Полка. О главных книгах русской литературы

Дарья Пинигина – одна из типичных «распутинских старух», живущих согласно вековому семейному и общинному укладу, который не смогла до конца разрушить даже коллективизация в 1930-е годы. Мир за пределами деревни и острова кажется ей непонятным и враждебным, именно оттуда приходят чужаки, горожане, стремящиеся разрушить уклад деревни, разорить кладбище, повалить лес, сжечь дома и хозяйственные постройки.

Во «внешнем» мире Дарья бывала и достижения прогресса оценить успела. О городской квартире своей дочери она рассказывает соседкам за самоваром почти как о космическом корабле:

Крант, так же от как у самовара, повернёшь – вода бежит, в одном кранту холодная, в другом горячая. И в плиту дрова не подбрасывать, тоже с крантом – нажмёшь, жар идёт. Вари, парь. Прямо куды тебе с добром! – баловство для хозяйки. А уж хлебушко не испекчи, нет, хлебушко покупной. Я с непривычки да с невидали уж и поохала возле крантов этих – оне надо мной смеются, что мне чудно. А ишо чудней, что баня и уборна, как у нехристей, в одном закутке, возле кухоньки. Это уж тоже не дело. Сядешь, как приспичит, и дрожишь, мучишься, чтоб за столом не услыхали.

За всеми этими курьёзными мелочами скрывается фундаментальное неприятие Дарьей городской жизни и, шире, современной цивилизации, которая лишает человека духовной самостоятельности, связи с природой и умершими предками, замещает глубокие родовые связи поверхностным социальным взаимодействием. Именно из-за этого Дарья и не хочет ехать в город. Конечно, и старую избу, и крестьянский скарб ей тоже жалко: всё это для Дарьи не только какая-никакая собственность, но неотъемлемая, почти одушевлённая часть того жизненного уклада, без которого она не сможет существовать. Избу свою перед поджогом она белит и отмывает – как будто обряжает в гроб покойника.

Дарья воспринимает себя как часть обширного, навсегда связанного с деревней Матёрой рода, в который включены как живые, так и мёртвые: «Человек не един, немало в нём разных, в одну шкуру, как в одну лодку собравшихся земляков, перегребающихся с берега на берег». Подобное восприятие себя и других непонятно городским, «рационально мыслящим» героям повести, но для Дарьи подобная синкретическая картина мира, совмещающая в себе православие и миф, остаётся единственно возможной.

Помимо ненужных в новой жизни дедовских ухватов, ушатов, туесов, кадок и кринок, которые приходится оставить на острове, в посёлок невозможно перенести и деревенскую систему социального обеспечения. Если у Дарьи есть дети и внуки, которые прокормят её в посёлке, то судьба других матёринских жителей сложится, видимо, ещё менее благополучно. Одинокий деревенский чудак Богодул живёт на Матёре припеваючи, ночуя в бараке, некогда срубленном армией Колчака, и чаёвничая у привечающих его старух. Старуха Сима, «занесённая в Матёру случайным ветром меньше десяти лет назад» вместе с маленьким внуком, также нашла в деревне дом, кусок хлеба и своё место в прочной системе социальной взаимопомощи. В новой реальности и Богодула, и Симу ждёт, очевидно, горькая жизнь в доме престарелых.

Кто такой Хозяин острова и зачем он в повести?

«Хозяин» острова Матёра и одноимённой деревни – это «маленький, чуть больше кошки, ни на какого другого зверя не похожий зверёк», гений места: «Если в избах есть домовые, то на острове должен быть и хозяин». Он наделён самосознанием и способен чувствовать и слышать самые тонкие вещи мира: стон деревянной избы, дыхание растущей травы и непрестанное шевеление всего, что живёт на острове. Никто из жителей деревни его никогда не видел, но своим незримым присутствием он долго охранял Матёру от различных катаклизмов. Предчувствует он и судьбу Матёры: «что скоро одним разом всё изменится настолько, что ему не быть Хозяином, не быть и вовсе ничем». Каждое его появление знаменует какое-то неприятное происшествие (например, пожар), а в конце повести его вой, который слышит старик Богодул, знаменует приближающуюся катастрофу.