В заповеднике Алиханов сталкивается с таким восторженным отношением к Пушкину, что неизбежно надевает на себя маску скептика: «Все обожают Пушкина. И свою любовь к Пушкину. И любовь к своей любви». Страстное проявление чувств к поэту, несомненно, раздражало не только Алиханова, но и Довлатова. Экскурсовод Виктор Никифоров вспоминал, что Довлатов придумал специальную игру – ни разу во время экскурсии не произносить фамилию Пушкин: «Серёжа очень любил, когда после такой экскурсии к нему подходила какая-нибудь дама и спрашивала: "Уважаемый экскурсовод! Скажите, пожалуйста, в имении какого писателя мы были?"» Пушкин в СССР был объектом официального поклонения; по мнению литературоведа Ильи Сермана, культ Пушкина в Советском Союзе, по сути, заменил собой религию[1218]
. Не случайно ироничное литературоведческое эссе Абрама Терца «Прогулки с Пушкиным», фрагмент которого был впервые опубликован в СССР в 1989 году, воспринимался многими критиками как попрание святынь.Алиханов не говорит о своей любви к Пушкину прямо, зато пушкинское влияние можно обнаружить на многих уровнях текста «Заповедника». Например, в описании противоречивого образа Михал Иваныча, который однажды повесил кошек на рябине, но был настолько деликатным, что просидел на крыльце до утра, боясь разбудить гостя, можно обнаружить аллюзию к пушкинской повести «Дубровский» (кузнец Архип сжигает в запертом доме людей, но при этом, рискуя жизнью, спасает бегающую по горящей крыше кошку), в разговоре с Натэллой («– А вы человек опасный. – То есть? – Я это сразу почувствовала. Вы жутко опасный человек») – цитату из пушкинского «Каменного гостя» («Дона Анна: Подите прочь – вы человек опасный. Дон Гуан: Опасный! чем? Дона Анна: Я слушать вас боюсь»). Не случайными кажутся имена жены и дочери Алиханова: жена Таня – в честь Татьяны из «Евгения Онегина», а дочь Маша – в честь Маши Мироновой из «Капитанской дочки»[1219]
. Мучаясь сомнениями в себе, Алиханов своими словами пересказывает пушкинскую максиму «Слова поэта суть уже его дела» («Надо либо жить, либо писать. Либо слово, либо дело. Но твоё дело – слово»), да и сам сравнивает себя с Пушкиным («Я твердил себе: – У Пушкина тоже были долги и неважные отношения с государством. Да и с женой приключилась беда. Не говоря о тяжёлом характере…»).Памятник Александру Пушкину в музее-заповеднике «Михайловское»[1220]
Александр Генис заключал, что довлатовский «Заповедник» вылеплен по пушкинскому образу и подобию, пусть это и не заметно на первый взгляд: «Умный прячет лист в лесу, человека – в толпе, Пушкина – в Пушкинском заповеднике». Герой «Заповедника» не преклоняется перед поэтом, но он метафорически проживает его судьбу: «Если Заповедник стережёт букву пушкинского мифа, другой, тот, что описал Довлатов, хранит его дух»[1221]
.Владимир Сорокин. Норма
«Норма» состоит из восьми разнородных частей, объединённых общей сюжетной рамкой: мальчик в школьной форме читает на Лубянке папку с рукописью «Норма», которую только что изъяли у диссидента вместе с другим запрещённым самиздатом. Самая известная часть, с которой ассоциируется вся книга, – первая: три десятка сценок, описывающих, как советские граждане съедают пакетик детских фекалий – ежедневную «норму». Вместе все части книги складываются в концептуальную мозаику о страхе и ненависти советского застоя и о насилии коллективного языка над индивидуальностью.
В 1979–1984 годах. В 1979 году 24-летний Сорокин окончил Московский институт нефтехимической и газовой промышленности, занимался живописью и графикой, год проработал художественным редактором в журнале «Смена» (этот опыт он, очевидно, использовал в финальной части книги, «Летучке»). Первая часть «Нормы» была написана в 1980-м и распространялась как отдельное произведение в самиздате. К этому времени Сорокин был вхож в круги художников второго авангарда, там также был известен текст писем Мартину Алексеевичу – Дмитрий Пригов и Андрей Монастырский читали его на публике; исполнение Монастырского сохранилось в аудиозаписи.
Владимир Сорокин. 1994 год[1222]
Александр Иванович Герцен , Александр Сергеевич Пушкин , В. П. Горленко , Григорий Петрович Данилевский , М. Н. Лонгиннов , Н. В. Берг , Н. И. Иваницкий , Сборник Сборник , Сергей Тимофеевич Аксаков , Т. Г. Пащенко
Биографии и Мемуары / Критика / Проза / Русская классическая проза / Документальное