Полка. О главных книгах русской литературы

Близко знавший Салтыкова-Щедрина врач Николай Белоголовый писал, что по этой книге можно составить довольно убедительное представление об отношениях внутри «дикой и нервной» семьи писателя. Как и у Головлёвых, в доме Салтыковых было принято деление на «постылых» детей и «любимчиков». Исследователи считают мать автора Ольгу Михайловну прямым прототипом Арины Петровны: властная, нетерпимая к непослушанию женщина, она вела дела примерно в том же стиле, что и героиня романа. В свою очередь, отец писателя Евграф Васильевич, по всей видимости, стал прообразом ни на что не влияющего Владимира Михайловича Головлёва, а его набожность и ханжество достались Порфирию Владимировичу.

Ещё один прототип этого героя — брат автора Дмитрий Евграфович, «злой демон» и любитель кляуз, с которым он несколько лет вёл тяжбу о наследстве. По воспоминаниям Авдотьи Панаевой, Салтыков-Щедрин называл брата Иудушкой ещё в 1863 году. 13 ноября 1875 года в несохранившемся письме юристу Алексею Унковскому Салтыков-Щедрин прямо признался, что вывел Дмитрия Евграфовича в образе лицемера Порфирия Владимировича. Щедриноведы считают, что писатель также спародировал путаную, пустопорожнюю речь своего брата, когда сочинял тирады Иудушки.

Почему Порфирия Владимировича называют Иудушкой?

«Иудушка», «кровопивушка» и «откровенный мальчик» — эти три прозвища ещё в детстве дал Порфирию его старший брат Степан. Всё дело в том, что с ранних лет он научился заискивать перед матерью и влиять на её решения. Арина Петровна с подозрением относилась к своему среднему сыну: она подозревала, что за его наигранной кротостью и лаской может скрываться расчётливая натура, — и оказалась права.

Очень показательно, что героя называют именно Иудушкой: Порфирий — не антигерой Нового Завета, много столетий будораживший умы писателей и художников, а всего лишь мелкий «пакостник, лгун и пустослов». Уменьшительный суффикс в его имени — это не только признак его ничтожности, но и продолжение речевой манеры этого персонажа, напоминание о нестерпимо умильном тоне, который принят у Головлёвых, где подают «поросёночка», просят «овсец» и ездят на «могилку».

Когда в первых отзывах на книгу Иудушку стали сравнивать с мольеровским Тартюфом, автор решил объясниться перед читателями — и поместил в рассказ «Семейный итог» размышление о том, чем французские лицемеры отличаются от русских. По словам автора, первые врут сознательно, рассчитывая извлечь из этого выгоду и поддерживая таким образом существующую модель общества. У русских нет никакой модели, которую они были бы готовы защищать, — и оттого их (и, в частности, Иудушкино) «беспредметное лганье способно возбудить докуку и омерзение».

Почему в «Господах Головлёвых» так много места уделено религии?

На протяжении всего романа автор отмечает, как приторная набожность Головлёвых сочетается с бесчеловечными поступками: религия, которая должна смирять гнев, становится чуть ли не обоснованием для жестокости. Арина Петровна отказывается пускать на порог сына и кормить его, утверждая: «И люди меня за это не осудят, и Бог не накажет». В свою очередь, Порфирий Владимирович ходит на все службы, постоянно цитирует Евангелие и не даёт нуждающемуся сыну денег, напоминая, что «у Иова, мой друг, Бог и всё взял, да он не роптал». Когда Евпраксеюшка мучительно рожает, Иудушка сначала отказывается прервать молитву, а после приказывает: «Пошлёте за батюшкой, вместе помолитесь, лампадочки у образов засветите… а после мы с батюшкой чайку попьём!»

Порфирий Владимирович уверен — окружив себя иконами и бездумно исполняя все обряды, он автоматически обрёл небесных заступников: «А чего мне страшиться? видишь, сколько у меня благодати кругом?» Салтыков-Щедрин доходит до затаённых причин головлёвской религиозности, не имеющих никакого отношения к вере и благочестию: Иудушка «молился не потому, что любил Бога и надеялся посредством молитвы войти в общение с Ним, а потому, что боялся чёрта и надеялся, что Бог избавит его от лукавого». Эта ложь и разрушает героя: в финальной главе он оказывается в одиночестве. Понимание истинного смысла таинств и центрального христианского сюжета — «неслыханная неправда, совершившая кровавый суд над Истиной» — настигнет Порфирия Владимировича только на последней неделе жизни, когда будет уже слишком поздно.

Как Салтыков-Щедрин создаёт такую беспросветную атмосферу?