Полка. О главных книгах русской литературы

Это жалко, лучше бы, если б вы из арифметики по крайности хоть четыре правила сложения знали, то бы вам было гораздо пользительнее, чем весь Полусонник. Тогда бы вы могли сообразить, что в каждой машине расчёт силы есть, а то вот хоша вы очень в руках искусны, а не сообразили, что такая малая машинка, как в нимфозории, на самую аккуратную точность рассчитана и её подковок несть не может. Через это теперь нимфозория и не прыгает и дансе не танцует.

Одна из самых характерных особенностей творчества Лескова — амбивалентность. Его позиция часто оказывается замаскирована, и чужая речь как раз и оказывается маской, за которой скрывается автор. Вот и «Левша» построен на колебаниях между разными полюсами: Россия — Европа; император Александр Павлович, восхищённый уровнем технического развития в Англии, — император Николай Павлович, уверенный, что русские люди «никого не хуже»; русский мастер — английский мастер; русские мастера как невежественные кустари — русские мастера как искусные профессионалы; Платов — славный атаман и Платов — бесчеловечный царедворец; Левша — большой мастер и Левша — запойный пьяница.

Создавая эту многозначную картину, Лесков не склоняется ни к одной из сторон. Он то увеличивает, то сокращает дистанцию между собой и рассказчиком, безграмотность которого тоже становится объектом авторской иронии. Евгений Замятин, сочиняя уже в ХХ веке инсценировку по «Левше», недаром дал своей пьесе жанровый подзаголовок «игра»; игровое начало в «Левше» — один из ключей к его замыслу. Игра с языком, образом рассказчика, точками зрения, а значит, и с читателем увлекает Лескова, автора модернистского склада, ничуть не меньше, чем идея его текста. Ответ на вопрос, вынесенный в заголовок, как и на все подобные вопросы, адресованные большинству художественных текстов Лескова: ни то, ни другое. Он пишет не агитационный текст, а пародию на него, создаёт карикатуру и на царя, презирающего свой народ, и на царя-патриота, и на сам этот народ.

Почему лучший русский мастер — левша, к тому же косой?

Главный герой сказа Лескова, прямо скажем, не красавец. Вот как он выглядит: «косой левша, на щеке пятно родимое, а на висках волосья при ученье выдраны». Привлекательного тут немного, однако набор этих черт — косина, леворукость, родимое пятно — подчинён определённой логике.

Начнём с первого: в каком именно смысле Левша косой? Возможно, в буквальном — и это значит, что он косоглазый, что делает его человеком опасным: «косой» в фольклорной системе ценностей был связан с нечистой силой, само слово «косой» недаром использовалось не только как наименование зайца, но и как обозначение дьявола. Но не исключено, что «косой» здесь — просто синоним леворукости, у Левши всё не так, не прямо, как у людей. Левое в мифологических представлениях самых разных народов тоже не означает ничего хорошего и всегда было связано с неправотой, неправильностью, неправедностью. «Твоё дело лево, неправо, криво», — приводится расшифровка левизны в словаре Даля. Можно вспомнить и выражения «пойти налево» или «работать налево». На иконах праведники, как и праведный разбойник, всегда изображались справа от Иисуса Христа, грешники — слева.

Вместе с тем, как указывает Вячеслав Вс. Иванов, «мифологический мир нередко представлялся как зеркальный по отношению к обычному, поэтому леворукость мифологических героев подчёркивает их необычность и служит символом иного мира». Возможно, делая своего мастера леворуким, Лесков хотел подчеркнуть, что он особенный, а чтобы намёк стал ещё яснее, он сделал Левшу ещё и «меченым» — с родимым пятном на щеке. Родимое пятно в фольклоре часто выступало как знак судьбы, желанным оно никогда не было: множество поверий должно было уберечь мать от того, чтобы младенец родился с родимым пятном. Но одновременно в народных сказках и балладах родимое пятно помогает опознать своё, кровное дитя родителям или мужа на свадьбе.

Кому же Левша свой? Вероятно, всем русским людям, он представляет русский народ. Лесков и сам косвенно подтверждал в «литературном объяснении» «О русском левше» эту интерпретацию: «Рецензент „Нового времени“ замечает, что в левше я имел мысль вывести не одного человека, а что там, где стоит „левша“, надо читать „русский народ“. Я не стану оспаривать, что такая обобщающая мысль действительно не чужда моему вымыслу, но не могу принять без возражения укоры за желание принизить русский народ или польстить ему».