Полка. О главных книгах русской литературы

То, что переживает Иван Ильич на пороге смерти, можно сравнить с мгновенным просветлением в дзен-буддизме: вещи внезапно открываются ему своей истинной стороной, прошедшая жизнь обнаруживает своё подлинное значение. «С ним сделалось то, что бывало с ним в вагоне железной дороги, когда думаешь, что едешь вперёд, а едешь назад и вдруг узнаёшь настоящее направление». То, что казалось в предшествующей жизни приятным и приличным, теперь переживается как фальшивое и ложное, а «настоящее направление» ощущается лишь в отблесках воспоминаний из детства — и заставляет умирающего Ивана Ильича впервые в жизни испытать жалость к жене и сыну, который со слезами на глазах припадает к его руке. «Он хотел сказать еще „прости“, но сказал „пропусти“, и, не в силах уже будучи поправиться, махнул рукою, зная, что поймёт тот, кому надо».

Видит ли Толстой высший смысл в страхе смерти?

«С тех пор как люди стали думать, они признали, что ничто столь не содействует нравственной жизни людей, как памятование о смерти», — пишет Толстой в «Круге чтения». О «пограничных ситуациях», которые вырывают человека из сферы обыденности и возвращают его к подлинному бытию, много будут говорить философы-экзистенциалисты, в частности Карл Ясперс; все эти ситуации — будь то внезапная болезнь, душевное потрясение или акт самопожертвования — объединяет острое переживание конечности жизни. Это переживание создаёт новую шкалу ценностей, которая позволяет перестроить жизнь, найти в ней нечто, что не будет уничтожено страданиями и смертью, — хотя пограничная ситуация не всегда оставляет время для такого духовного переворота.

И вместе с тем Толстой пишет о страхе смерти как о состоянии, которое должно быть преодолено. В своих поздних сочинениях Толстой описывает этот страх как проявление себялюбия, человеческого эго, которое занято только собой. В трактате «О жизни» он пишет: «Страх смерти происходит только от страха потерять благо жизни с её плотской смертью. Если же бы человек мог полагать своё благо в благе других существ, т. е. любил бы их больше себя, то смерть не представлялась бы ему тем прекращением блага и жизни, каким она представляется человеку, живущему только для себя». Именно это понимание жизни открывается на пороге смерти Ивану Ильичу: жизнь для других, любовь и сострадание к близким и есть то, что открывается перед уходом. «Да, всё было не то, — сказал он себе, — но это ничего. Можно, можно сделать „то“».

Финальную сцену «Ивана Ильича» можно трактовать и другим образом: Иван Ильич постигает не только истинное содержание жизни, но и значение смерти. Он принимает смерть и тем самым освобождается от страха, а в каком-то смысле и от самой смерти: кто не боится умирать, тот и не сможет умереть. «Он признаёт, что смерть не является наказанием и относится к порядку устройства мира, — пишет венгерский литературовед Золтан Хайнади. — Это закон, которому подчинены все люди: ни один человек не является бессмертным. Признав это, он сразу освобождается от трепета и страха смерти, он становится свободным. Значит, свобода находится не в начале, а в конце».

Антон Чехов. «Степь»

О чём эта книга?

Девятилетний Егорушка едет поступать в гимназию. Компанию ему составляют дядюшка Иван Иваныч Кузьмичов и священник отец Христофор, а затем мужики, везущие шерсть обозом. По дороге Егорушка встречает еврейское семейство, красавицу графиню, застаёт страшную грозу и бурю, заболевает. Наконец, приезжает в город, где будет учиться, и начинает взрослую жизнь.

Когда она написана?

В конце 1887 года Алексей Плещеев предложил Чехову сотрудничать с журналом «Северный вестник» на очень выгодных условиях: он обязывался опубликовать всё, что будет написано, вне зависимости от объёма произведения, и платил весьма щедрый гонорар — 500 рублей аванса и столько же по выходе номера из печати. Предложение было тем более лестным, что Чехов впервые получил возможность публикации в «толстом», сугубо литературном журнале.

Именно «Степь» Чехов предложил «Вестнику» по двум причинам. Во-первых, ещё в 1886 году патриарх русской словесности Дмитрий Григорович написал ему письмо, в котором настоятельно советовал отказаться от малой формы и юмористических рассказов, попробовать написать что-то большое: «Бросьте срочную работу. Я не знаю Ваших средств; если у Вас их мало, голодайте лучше, как мы в своё время голодали, поберегите Ваши впечатления для труда обдуманного, обделанного, писанного не в один присест, но писанного в счастливые часы внутреннего настроения». В течение следующих двух лет Чехов тщетно пытается написать крупное произведение — даже садится за роман, который так никогда и не закончит. «Вестник» наконец предоставил ему возможность для «обдуманного труда»: выплатил аванс, не торопил со сдачей текста в редакцию.