Полка. О главных книгах русской литературы

Сами символисты относились к Чехову с глубоким уважением и во многом считали его «своим». Характерны, например, два отзыва Андрея Белого: «Чехов — художник-реалист. Из этого не вытекает отсутствие у него символов. Он не может не быть символистом… ‹…› Его герои очерчены внешними штрихами, а мы постигаем их изнутри…»; «…поскольку за начало реального мы берём образ переживания, а за форму его — символ, постольку Чехов более всего символист, более всего художник».

В 1901 году Чехов был приглашён принять участие в символистском альманахе «Северные цветы»; он не отклонил приглашения, но отдал в альманах ранний и уже публиковавшийся в своё время рассказ «В море» (в альманахе он получил название «Ночью»).

Можно ли установить конкретные источники «пьесы Треплева»?

Увы, конкретный объект пародии установить не удаётся — ни в одном из доступных Чехову символистских текстов подобных пассажей нет, хотя общая поэтика поймана довольно точно. Можно, однако, усмотреть в знаменитом перечислении («Люди, львы, орлы и куропатки…») ироническую отсылку к символам евангелистов: лев (Марк), человек (Матфей), орёл (Иоанн). Место тельца (символа Луки) занимает абсурдно звучащая в этом контексте куропатка. Отмечается и связь «пьесы Треплева» с философской драмой Степана Трофимовича Верховенского из «Бесов» Достоевского, в которой «даже минерал произносит несколько слов». Главный приём пародирования — бытовая конкретизация символистских абстракций, сразу приобретающих «наивный» характер (сера, которой пахнет от дьявола — последнего, по-видимому, играет работник Яков).

К чему восходит символический образ чайки?

В мифах чайка составляет «пару» ворону, выступает в роли трикстера, а также связана со смертью. Есть бродячая легенда о безутешной вдове, превратившейся в чайку. В романтической традиции, воспринятой и символистами, чайка нередко становится символом смятенной и тоскующей души. Вот, например, стихотворение Константина Бальмонта (одного из авторов, который неминуемо находился в сфере внимания Чехова в период работы над пьесой о молодом «декаденте») из книги «Под северным небом» (1894):

Чайка, серая чайка с печальными криками носится
Над холодной пучиной морской.
И откуда примчалась? Зачем? Почему её жалобы
Так полны безграничной тоской?
Бесконечная даль. Неприветное небо нахмурилось.
Закурчавилась пена седая на гребне волны.
Плачет северный ветер, и чайка рыдает, безумная,
Бесприютная чайка из дальней страны.

В то же время чайка в романтической литературе — символ свободы и дерзости.

Символический образ «убитой чайки» в пьесе Чехова парадоксален: птицу, с которой отождествляет себя Нина, убивает не «погубитель» Тригорин, а рыцарски преданный Нине Треплев; «убитая», она оказывается более жизнестойкой, чем кто бы то ни было из персонажей.

Эмблема Московского Художественного академического театра имени А. П. Чехова[1512]

Каковы функции второстепенных персонажей пьесы?

Сорин, Медведенко и семья Шамраевых оттеняют высокую драму главных героев.

Если Тригорин, Аркадина, Треплев и Заречная борются за любовь и за возможность творческой самореализации, то Сорин, не осуществивший свою мечту стать писателем и не обретший любви (но выслуживший ненужный ему высокий чин), с самого начала предстаёт потерпевшим поражение. Его судьба — типичный сюжет чеховской новеллистики: неосуществлённая, несостоявшаяся жизнь.

Под стать ему Шамраев, с его неразделённой любовью к театру (который символизируют для него давно сошедшие со сцены и забытые актёры).

Для Маши выходом из довольно тривиальной ситуации (неразделённая любовь) оказывается брак с нелюбимым человеком, который делает её ещё более несчастной. Между тем её жизненные проблемы невозможно даже сопоставить с трагедиями, которые мужественно переносит Нина (смерть ребёнка, предательство любимого, отречение родителей).

Таким образом, люди, лишённые творчества и живущие житейскими интересами, кажутся гораздо более уязвимыми и беспомощными, чем художники. Способность к творчеству, принадлежность к миру искусства — не знак роковой избранности и обречённости, а жизненное преимущество. Однако духовное и моральное превосходство художника — иллюзия, о чём прямо говорится в первом действии.

Резко выделяется среди второстепенных персонажей Дорн, стоический мудрец, своего рода alter ego автора (не случайно он, как и Чехов, врач по профессии). Именно Дорну доверяет Чехов сообщить зрителю о трагическом финале.