Полка. О главных книгах русской литературы

Безусловно, причём как минимум двух типов. С одной стороны, это изображённая слегка картонно барышня Адаменко — типичный резонёр из позитивистского романа конца XIX века: читательница Чехова, живо интересующаяся постановкой учебного дела в училище и гимназии. Гораздо любопытнее двое других персонажей, олицетворяющих побочную для главного действия, но принципиальную для автора сюжетную линию, — Саша Пыльников и Людмила Рутилова. В истории их сближения (которое в черновиках было значительно менее безгрешным, чем в итоговом тексте) есть детали, напоминающие искушённому читателю XXI века о набоковской «Лолите»: Людмила, объясняя сёстрам свою внезапную страсть, говорит: «Самый лучший возраст для мальчиков… четырнадцать-пятнадцать лет. Ещё он ничего не может и не понимает по-настоящему, а уж всё предчувствует, решительно всё». Объект её увлечения показан демонстративно андрогинным — не случайно Передонов, с его звериным чутьём, настаивает, что Пыльников — переодетая девочка. Людмила наряжает его в женское платье и умащает благовониями, чтобы вовсе вывести их отношения из сферы пола, очистить от современной грязцы: «Обожанием были согреты Людмилины поцелуи, и уже словно не мальчика, словно отрока-бога лобзали её горячие губы в трепетном и таинственном служении расцветающей Плоти» (вовсе забыть о современности не дают Людмилины сёстры, подглядывающие в замочную скважину за этой сценой). Апофеоз этого сюжета — маскарад в общественном собрании, заканчивающийся масштабной реконструкцией древних вакханалий — когда разгорячённые горожане пытаются растерзать наряженного гейшей Сашу и ему чудом удаётся ускользнуть благодаря вмешательству волшебного помощника, актёра Бенгальского.

Павел Ковалевский. Порка. 1880 год[1579]

Почему в романе так много розог?

Тема телесных наказаний — одна из ключевых для «Мелкого беса»; среди подготовительных материалов к нему сохранилось несколько карточек, заполненных синонимическими фразеологизмами: «Задницу в кровь. Пропутешествовать в Нидерланды. Поговорить с няней Розалией. Починить задницу. Проучить, прошколить розгами. Заднего ума прибавить. Посмотреть под рубашку. Блох попугать. Угостить, накормить, попотчевать берёзовой кашей, лапшой», etC. В «Мелком бесе» происходит непрерывный круговорот насилия, сконцентрированного прежде всего вокруг главного героя, причём он редко сам берёт в руки розги, но чаще уговаривает родителей или опекунов наказывать гимназистов. Телесные наказания в романе связаны зачастую с тяжеловесной сологубовской эротикой: так, совместные приготовления Передонова и жены нотариуса Гудаевского к наказанию сына последней обставлены как любовное свидание: «От Юлии веяло жаром, и вся она была жаркая, сухая, как лучина. Она иногда хватала Передонова за рукав, и от этих быстрых сухих прикосновений словно быстрые сухие огоньки пробегали по всему его телу. Тихохонько, на цыпочках прошли они по коридору — мимо нескольких запертых дверей и остановились у последней, — у двери в детскую». Эротические коннотации телесных наказаний, своеобразная сологубовская алголагния[1580], были еще более явственны в черновых сценах романа, отброшенных при подготовке к публикации: так, в ранней версии Передонов вместе с прислугой Клавдией вдвоём секли Варвару, гимназист Владя (которому не удалось избежать розог и в беловике) стегал свою старшую сестру Марту, две соседки наказывали Варвару крапивой — и так далее.

Истоки этой темы находятся в биографии писателя, который с детских лет подвергался болезненным наказаниям со стороны властной и жестокой матери. Его ранняя лирика (до последнего времени остававшаяся ненапечатанной) — бесконечная череда рифмованных жалоб на несправедливую порку:

И на розги гляжу я без страха:
Обломавшись, они замолчали,
И на мне уже снова рубаха,
И рыданья мои отзвучали.