Впрочем, нужно понимать, что фигура революционера в русской литературе к 1911 году уже имеет долгую историю — как и тенденция изображать эту фигуру комически (антинигилистические романы) и трагикомически (Тургенев). Разумеется, эта «отрицательная» мифология влияет на Белого. Революционер, с которым мы знакомимся ближе всего, — Николай Аполлонович Аблеухов. Он схож с другими революционными и околореволюционными героями русской литературы, особенно со Ставрогиным из «Бесов». Подобно Ставрогину, Аблеухов-младший сначала кажется, особенно женщинам, чрезвычайно привлекательным, а потом — едва ли не безобразным (ещё один нигилист, претерпевающий такую же метаморфозу в глазах женщины, — Базаров из «Отцов и детей»). А революционер Александр Иванович Дудкин, размышляющий о своём влиянии на мир в дешёвой комнате, населённой мокрицами, чем-то напоминает Свидригайлова из «Преступления и наказания», который представляет вечность как баньку с пауками (многоногая толпа на Невском проспекте кажется Дудкину сколопендрой).
По мнению исследователя Димитрия Сегала, в «Петербурге» и «Москве» «персонажи-революционеры показаны… в высшей степени внешне и при этом без какой бы то ни было попытки проникнуть в их внутренний мир — это бумажные куклы, не владеющие самым главным — внутренним жаргоном той группы, к которой они, по описанию Андрея Белого, принадлежат»[1681]
. Но, не будучи знаком изнутри с революционным движением, кое-что Белый угадывает точно. Например, «парадоксальнейшая теория» Дудкина «о необходимости разрушить культуру, потому что период историей изжитого гуманизма закончен», проистекающая ещё из нигилистических идей à la Базаров, станет основой раннефутуристических деклараций и практической деятельности отрицателей старого искусства в 1920-е — 1930-е (от запрещения книг до разрушения церквей). Иванов-Разумник, признавая, что «бытовой правды революции в романе Андрея Белого искать не приходится», пояснял, что писателя интересует «то, что скрыто под бытом — подоплёка, сущность, душа революции».Как Белый относился к революции и революционерам?
В разное время — по-разному. В предисловии к отдельному книжному изданию отрывков из «Петербурга» Белый писал, что основная идея романа «с достаточной ясностью намечается в сатирическом отношении автора к отвлечённым от жизни основам идеологий, которыми руководствуются наши бюрократические круги, которыми руководствовались и наши крайние партии в эпоху 1905 года». Получается что-то вроде «страшно далеки они от народа» в отношении всех участников исторического процесса.
Дмитрий Лихачёв даже написал, что мировое значение романа Белого — именно в «единственном в своём роде развенчивании терроризма»[1682]
. Согласиться с этим трудно. Хотя Белый и говорил, что изображает «иллюзионизм восприятий всех жизненных явлений как у героев реакции, так и у некоторых революционеров»[1683], в этой формуле иллюзионизм важнее, чем реакция и революция.С другой стороны, не стоит недооценивать значение исторических событий в «Петербурге». Литературовед Игорь Сухих считает, что первая русская революция в романе — «лишь фон, театральный задник»[1684]
. Это преуменьшение: забастовки и демонстрации то и дело вклиниваются в действие, мешая планам и даже передвижениям героев. Провокации Липпанченко и Морковина, безумие Дудкина и неврозы Аблеухова-младшего интересны нам сами по себе, как проявления «мозговой игры», но стимулом для неё всё же остаётся революционное движение.Стоит вспомнить, что Белый видел первую русскую революцию воочию. 9 января 1905 года, в день Кровавого воскресенья, он впервые (!) оказался в Петербурге. В Москве он «участвует в демонстрациях, собирает деньги для нужд бастующих студентов университета, сильнейшее впечатление произвело на Белого убийство Баумана[1685]
, в похоронах которого он принимает активное участие»[1686]. В 1906-м он писал, что верит «только в одно: в насильственный захват власти». По мнению Иванова-Разумника, радикальные изменения во второй редакции «Петербурга» (1922) обусловлены произошедшей в 1917 году Октябрьской революцией: если раньше революция Белому «во многом была… ненавистна», затем он переменил к ней отношение. Из текста пропадают иронические и пренебрежительные эпитеты, относимые к революционному движению — вплоть до того, что Белый выкидывает упоминание о «жалких виршах с любовно-революционным оттенком», которые Николаю Аблеухову присылает какая-то почитательница.Борис Кустодиев.
Вступление. 1905 год. Москва.
Рисунок из журнала «Жупел». 1905 г.[1687]
Кто требует от Николая Аблеухова убить отца?