Полкороля

Сумаэль – жесткие контуры рта на суровом лице – не отняла от глаз подзорной трубы.

– То есть до этого сильней ты не мерз?

– Сама знаешь, мерз. – Они мерзли оба, там, среди трескучих льдов. Вот только тогда между ними пылала искорка, которая его согревала. Теперь он погасил ее окончательно.

– Извини, – добавил он, а получилось – обиженно буркнул. Она хранила молчание, а он продолжал плести свое, сам того не желая: – За то, что сказала мать… за то, что я упросил Джойда остаться… за то, что не…

У нее задвигались скулы.

– Королю, несомненно, не за что извиняться.

Он вздрогнул при этих словах.

– Я тот же самый человек, кто ночевал с тобою на «Южном Ветре». Тот самый, кто брел с тобою в снегах. Все тот же.

– Да ну? – Она наконец на него посмотрела, но взгляд ее ничуть не смягчился. – Вон над тем холмом. – Она передала подзорную трубу. – Дым.

– Дым, – заскрипел какой-то голубь. – Дым.

Сумаэль с опаской его оглядела, в ответ другие птицы из клеток вдоль стены повернули к ней немигающие глаза. Все, кроме бронзовокрылого орла, огромного и величавого. Должно быть, он прибыл от праматери Вексен с очередным предложением, а то и приказом матери Ярви выйти замуж. Орел горделиво чистил перья и даже свысока не удостоил людей вниманием.

– Дым, дым, дым…

– Можешь сделать так, чтоб они прекратили? – попросила Сумаэль.

– Птицы, как эхо, повторяют обрывки посланий, которым их обучают, – пояснил Ярви. – Не бойся. Им невдомек их смысл. – Вот только дюжины пар птичьих глаз повернулись к нему, как одна, а головы подались вперед, вопросительно внемля – и вновь заставляя Ярви задуматься: может, в отличие от них, это ему невдомек? Он отвернулся к окну, прижал трубу к глазу и увидел в небе извилистую дымную стежку.

– В той стороне усадьба. – Ее владетель шествовал среди тех, кто скорбел и заламывал руки, когда отца положили в курган. Ярви попытался не думать, был ли хозяин на своем подворье, когда нагрянул Гром-гиль-Горм. А если не был, то кто оставался там приветствовать гостей из Ванстерланда и что теперь с ними стало…

Мудрый служитель отмеряет наибольшее благо, говорила мать Гундринг, и отыскивает наименьшее зло. Неужели мудрому королю тоже не дано ничего другого?

Он отвел трубу от горящего хутора, изучая зубчатый, холмистый горизонт – и на мгновение уловил блеск стали на солнце.

– Ратники. – Изливаясь из распадка меж холмами, они спускались по северному тракту. Едва ползли, как древесная смола зимой – так казалось отсюда, и Ярви, невольно закусив губу, поторапливал их про себя.

– Королю Гетланда, – пробормотал он под нос, – не терпится, чтобы воинство ванстерцев напало на Торлбю.

– Какую только похлебку не заварят боги, – заметила Сумаэль.

Ярви поднял глаза на купол свода – там отшелушивалась краска, которой были нарисованы боги в обличьях птиц. Тот, Кто Приносит Вести. Та, Что Колышет Ветви. Та, Что Изрекла Первое Слово И Изречет Последнее. И по центру купола, с багровыми крылами, кроваво улыбалась Матерь Война.

– Признаю, тебе я редко возносил молитвы, – зашептал ее образу Ярви. – Отче Мир мне всегда был нужнее. Но в день сей ниспошли мне победу. Верни мне Черный престол. Ты испытала меня – и я выдержал испытание. Я – готов. Я не тот прежний дурачок, не дитя и не трус. Я – король Гетланда по праву.

Какой-то голубь выбрал эту минуту, чтобы сбросить на пол, невдалеке от него, сгустки помета. Матерь Война ответила?

Ярви заскрежетал зубами.

– Коли судила ты мне королем не бывать… коль суждена мне нынче Последняя дверь… позволь хоть сдержать мою клятву. – Он сжал кулаки, какие ни есть, добела. – Отдай мне жизнь Одема. Дай мне отмщение. Ниспошли мне лишь это, и я упокоюсь.

Не молитва о взращивании, из тех, каким учат служителей. Не молива о даровании иль созидании. Дарование и созидание для Матери Войны – ничто. Она – похитительница, сокрушительница, вдов породительница. Все, что волнует ее, – кровь.

– Король умрет, – выдохнул он.

– Король умрет! – надтреснуто закричал орел. Вытянувшись в клетке, он расправил крылья, и казалось, весь чертог заволокло тьмой. – Король умрет!

– Пора, – произнес Ярви.

– Превосходно, – произнес Ничто. Голос его звенел металлом сквозь длинную прорезь закрывавшего лицо шлема.

– Превосходно, – произнесли сразу оба инглинга. Один из них раскрутил могучую секиру – игрушку в его кулачищах.

– Превосходно, – негромко прошептал Джойд с видом, далеким от счастья. В чужом боевом облачении ему неуютно, а глядеть на соратников, присевших на корточки в тени эльфийского туннеля, – неуютно вдвойне.