Полковник Горин

Начался забег на полторы тысячи метров. По команде Знобина маленькая группка спортсменов начала подбадривать однополчан. Оживление передалось на трибуны. Заметив, что Сильченко вырвался вперед, солдаты с красными погонами, не жалея голосов, начали кричать: «Жми, ребята! Сильченко, обходи бога войны, поставь его на место, в тыл. Ниязов, наступай ему на пятки! Прохоров, догоняй!»

Но Прохоров отставал все больше и больше — голова его болталась из стороны в сторону, ноги плохо слушались, шаг становился все короче.

— Тянись, Прохоров, твоя победа — дойти до финиша! — закричал Знобин.

И бегун, подгоняемый сотнями голосов, побежал ровнее, уверенней.

Когда стайеры вышли на последнюю прямую и первым среди них оказался Сильченко, стадион гудел от криков и аплодисментов.

В это время на противоположной стороне стадиона Знобин увидал Любовь Андреевну. В ярком малиновом платье она медленно шла вдоль барьера. Голова ее была повернута к трибунам, на которых она кого-то искала. Когда Любовь Андреевна поравнялась со Знобиным, он пригласил ее сесть рядом. Она помедлила, как-то неопределенно повела плечами, но все же села. Прищурив глаза, чтобы не так заметно было его намерение лучше разглядеть ее лицо, Павел Самойлович спросил:

— Кого разыскиваете?

— Да так…

— А если откровенно? Стесняться меня нечего, говорим не первый раз.

Любовь Андреевна отвернулась, но не так резко, чтобы ее жест можно было принять за решительный отказ говорить с ним, и Знобин решил подождать, пока она подумает.

Она догадалась, о ком с ней хотел говорить Павел Самойлович. О Геннадии Васильевиче. Встречи с ним нарушили ее покой. Его непринужденность, сила его высокой красивой фигуры влекли к себе и все больше заслоняли маленького заботливого мужа, который к тому же был намного старше ее. После возвращения из командировки он, вероятно, пойдет в запас (пятидесятилетнего на дивизию не назначат). Медленно с ним стариться ей не хотелось, а когда подумала о своей бездетности, ей стало не по себе.

Но, вспоминая сейчас встречи с Аркадьевым, за его веселостью она видела осторожность, а порой и боязнь. Выходило, он еще не задумался, к чему должны привести их встречи.

— Ну что же, Люба, поговорим? — и не дожидаясь ответа, Знобин поднялся. Встала и Любовь Андреевна. Они взошли на верхнюю пустую трибуну. Первой заговорила Любовь Андреевна:

— Говорят, на разборе учения больше всех досталось Аркадьеву и Берчуку?

— Да, досталось.

— За что же любимцу дивизии?

— Нашлось…

— Вот именно, — упрямо заявила Любовь Андреевна. — Он был не один, а разнесли только его. А все потому…

— Договаривай.

— Кое-кому перешел дорогу.

— Вы о чем?

— В свое время Михаил Сергеевич был неравнодушен к Ларисе Константиновне…

— Кто вам это сказал? Аркадьев?

— Да.

Знобин искоса посмотрел на Любовь Андреевну. Нет, в ее глазах была не только злость, но и глубокая озабоченность. И он допустил, между Гориным и Ларисой Константиновной что-то могло быть, но решительно отказывался верить, что из-за давней неудачи Михаил Сергеевич мог мстить кому бы то ни было.

— Не знаю, был ли Михаил Сергеевич неравнодушен к Ларисе Константиновне, но вчера, Люба, замечания Аркадьев получил справедливые. Управлял полком Геннадий Васильевич неважно. Молодой начальник штаба и то лучше разбирался в обстановке.

— Не верю! — решительно ответила Любовь Андреевна.

— Почему?

— Я знаю Геннадия Васильевича.

— Откуда?

— Знаю, — повторила без объяснений Любовь Андреевна. Знобин помолчал, подумал — видно, не на шутку увлеклась женщина — и с сожалением проговорил:

— Что вы, Люба, знаете? Красивый профиль, статную фигуру. Только далеко не всегда, поверьте, в красивой голове — красивые и тем более глубокие мысли. Вы — не девушка, и вам должно быть небезразлично это мужское качество.

— Мне и небезразлично, поскольку знаю, он — не профан…

— Всего за несколько встреч определили глубину ума и души человека?

— А разве нельзя?

— Иногда можно, если человек гений или профан, как вы сказали.

— Кто же, по-вашему, Аркадьев?

— Раз хватило выглядеть неглупым при встречах, значит, не дурак. Но за двое суток учений он ни разу не блеснул умом. Выходит, и далеко не гений. И здесь его нет. Значит, лишен еще и мужества: после неудачи побоялся показаться на глаза подчиненным.

Умолкли. Отвернулись. Поскольку разговор ничего не дал, Знобин решил убедить женщину другим.

— Люба, на что вы надеетесь?

— На счастье.

— Уверены, он решится принести его вам?

— Если не запретите.

— Запрещать такое нельзя, хотя и хвалить не собираюсь: у него дочь и немало других обязанностей.

— Он с женой — как собака с кошкой!.. — вспылила Любовь Андреевна.

— Думается, Люба, они только запутались в своих ссорах. Не любил бы жену — не вызывал сюда.

— Что ж… — вздохнула Любовь Андреевна.

— Можно считать, мы договорились?

— Нет.

— Что намерены делать?

— Пока не скажу.