Полковник Горин

— Может быть, у кого будут вопросы? — Подождав, Лукин спросил еще: — Или предложения? — Все молчали. — Или возражения? — На последний вопрос тоже никто не отозвался, и тогда он заключил: — Что же, молчание, говорят, признак согласия или полного повиновения… Приказы отдать в точном соответствии с этим решением.

Утро. Взошло солнце. Но его скрывают плотные косматые тучи, гонимые с океана порывистым промозглым ветром. Лишь один луч невесть как отыскал в них щель и окрасил в яркие цвета зеленую рощу у горизонта, желтое поле с разбросанными по нему копнами соломы, голубой поворот реки с оранжевым откосом.

В который раз в таком двойном освещении — пасмурно-сером и ярко-цветистом — предстала перед Гориным приморская земля. Впервые увидел ее теплым летом сорок пятого, когда эшелоны дивизии, проколесив через всю Европейскую Россию и Сибирь, от Хабаровска повернули в сторону. Глазам открылась дальняя, чем-то загадочная, но близкая земля. Дорога, станции, поселки, дома — все было таким же, как за Уралом. Люди тоже. Они жили недавно одержанной победой и, не сдерживая радость, приветствовали победителей. Ее не омрачало даже приближение новых боев. Больше — сжатыми кулаками, лихими криками они как бы подзадоривали прибывающих — до чертиков надоели задиристые самураи, дайте им, чтоб унеслись за море, поможем!

Загадочность ли края, открытое ли доброжелательство людей, которые не мыслили свою здесь жизнь без близкого соседства армии, а вернее, то и другое вместе, решили выбор, куда ехать после окончания академии. На этой земле, далекой, трудной, он с небольшим перерывом прожил вот уже почти два десятка лет и теперь не знал, что для него роднее — Приуралье, где он родился и вырос, или эта горно-лесная сторона с ее стойкими в беде людьми.

С наблюдательного пункта дивизии, расположенного на опушке густого соснового леса, кроны деревьев которого укрыли от стороннего взгляда машины, людей, антенны, Горин еще раз окинул залесенную голубовато-серую даль и вернулся в штабную машину. За радиостанциями сидели офицеры и прослушивали эфир, по каплям собирая нужные данные об обстановке. То и дело в наушники врывался гул помех противника, вынуждая менять волну. Особенно плотно и быстро забивалась связь со штабом Амбаровского, откуда все еще не поступила задача на дальнейшие действия. А стоять на месте становилось все более опасным.

В машину вошел Сердич.

— Товарищ полковник, только что получены данные, добытые глубинной разведкой. Разрешите нанести на карту?

— Да, конечно, — вздохнул с облегчением Горин и сам взялся за карандаш.

Когда все было нанесено, Горин низко склонился над картой, пытаясь проникнуть в развитие не только той обстановки, которая складывалась перед дивизией, но и в полосах соседей. Задачи все еще не было, и, чтобы самому определить ее, нужно было понять и предугадать, к какому решению пришел сейчас генерал Амбаровский. Многое говорило за то, что «западные» в ближайшие час-два предпримут самые решительные меры, чтобы изменить ход действий в свою пользу: резко возрос обмен информацией, началась проверка радионавигационных систем, возросло сопротивление отходящих войск, особенно в районе полигона, отмечено развертывание новых ракетных установок, наконец, определилось направление, куда должны были устремиться подходящие резервы противника и где, следовательно, будет создана брешь для продвижения на восток — частично в полосе дивизии и у соседа справа. Значит, идти прямо — потерять почти половину дивизии. Не двигаться? Тоже нельзя. Лес, в котором стояли полки, укрыл их от наблюдения, но и стал ловушкой — нанеси противник несколько ударов по выходам из него, и большую часть войск дивизии не выведешь для боя. И Горин пришел к решению: прикрыв опасное направление резервами, главными силами, отклонившись несколько к югу от центра полигона, через резкий лес и кустарник немедленно и по возможности скрытно начать глубокий обход района, где вероятнее всего противник нанесет мощный ядерный удар. Затем, пока противник будет преодолевать лесной массив, выйти ему в глубокий тыл и тем самым успех противника превратить в его поражение.

Вошел посредник. Горин, не поднимая головы, обратился к Сердичу:

— Еще раз затребуйте задачу, пошлите в штаб к генералу Герасимову еще одного нарочного. Ждать задачу дальше крайне опасно! Через десять минут вам, Ашоту Лазаревичу и офицерам связи быть у меня.

Сердич ушел, Горин присел на складной табурет и начал наносить на карту задачи полкам. По его предположению, распоряжение Амбаровского, которое дивизия получит, существенно не изменит его решения, а уточнить всегда легче, чем поставить задачу заново.