Полковник Ростов

Фалькенхаузена, то визиты сюда вне подозрений и крайне желательны – в том случае, если полковника Клауса фон Штауффенберга здесь на службе нет.

Еще раз осмотрено здание, еще не пробужденное к службе; “майбах” объехал его, Ростов убедился: главный вход там, где портал, и есть еще несколько входов и выходов, но только два из них осуществляют пропуск вовнутрь. Караульное помещение во дворе, слева от ворот (это напомнил Крюгель). Час прошел, другой, третий; съездили к себе, перекусили, вернулись, когда уже светало; на Ульменштрассе восточные рабочие разбирали завал, настырно спрашивая у бригадира, зачтется ли им ранняя утренняя разборка за дневную норму. Через несколько кварталов – Шпрее, у реки почему-то работают по виду разбитые телефоны, “Полковника Штауффенберга позвать не могу, поскольку он отсутствует, не соблаговолите ли позвонить ему еще раз или что-то передать?” Теперь вновь главный портал, дежурный офицер, никакого пропуска, никакого учета, любой офицер пройдет как сквозь воздух.

Третий этаж, здесь сам Фромм, стол с картами отделяет его от смежного кабинета, где Штауффенберг. Кабинеты начальников управлений

– все вразброс, для них, кстати, отдельные входы в здание, но после того, как 13 июля русские взяли Вильнюс, а днями раньше вся группировка под Минском капитулировала, – не до привилегий, а проще сказать – солдат не хватает для несения обычных караульных обязанностей. В лучшие времена здание это вмещало тридцать-сорок генералов, почти тысячу офицеров, две роты солдат, а ныне – уборщиц не видно, какой-то обер-лейтенант гневно размахивал пачкой бумаг:

“Да где же машинистка?!” Во двор смотрят окна военного трибунала сухопутных войск, пустотою вырванного из челюсти зуба выглядит корпус абвера, который после попадания бомбы перевели в другое место, – и вопрос, мягкий и неназойливый, поскольку ответ на него давно получен: “Почему на место впавшего в немилость Канариса, подозреваемого в измене, поставлен полковник Ханзен, к той же измене склонный? А ведь все назначения фюрера – только с одобрения Кейтеля или Гиммлера!”

Коридоры переплетались, извивались, сообщались не проходами из корпуса в корпус, а межэтажными спусками и подъемами; в июле 1939 года на банкете в казино рядом с Ростовым сидел здешний штабист, он вдруг решил проявить радушие хозяина. Предложил: “Пойдем, покажу тебе наш лабиринт”, – и не смог показать, сам запутался. Полчаса понадобилось теперь Ростову, чтоб уяснить, где что в этом хитросплетении ответвляющихся коридоров. Нашел генерала, который даже не вчитываясь подписал все три документа, привезенных Ростовым, понимая, наверное, что, пока документы поступят к исполнителям, армия “плутократической демократии Запада” войдет в Брюссель.

Впрочем, бумаги можно отправить почтой, Ростов заглянул заодно на узел связи, запомнил всех тех, кто распоряжался отправкой шифровок, устанавливая очередность их. Потребовал схему телефонной коммутации здания – и сунул ее в карман, ключ от свободного кабинета упрятан туда же – для не известных пока надобностей. Побродил еще немного по подвалу, никем не охраняемому, вышел на улицу, дошел до

Ульменштрассе, сел в “майбах” и по двум-трем словам Крюгеля понял, что напрасно плутал по коридорам: ефрейтор лучше кого-либо знал все ходы и выходы здания, и дикое, обычному армейскому шоферу недоступное знание это приобрел, служа у полковника Беренса; восемь сигарет в день полагались – табачным довольствием – ефрейтору

Крюгелю, полковник же не имел права ни на одну, как и на дополнительные офицерские пайки, зато мог в казино покупать дорогие вина и дешевые сигареты; прижимистый Беренс не делился табачком с таким же, как он сам, воином вермахта, у обитателей Целлендорфа это не принято, но в кармане пройдохи Крюгеля всегда бренчала мелочишка на сигареты, и ефрейтор научился проникать в управление, покупать в офицерском казино якобы для полковника сигареты и кое-что еще; чтоб не попасться невзначай на глаза Беренсу или его знакомым, надо было знать все лестницы, коридоры и кабинеты; да вся шоферня умела нырять в здания министерского квартала; еще со времен, когда Тирпицуфер назывался Кёнигин-Аугусташтрассе, этажи его кроили, сносили и не раз восстанавливали, сами здания подвергались перепланировкам в угоду политикам, а уж восточная окраина квартала, в обиходе прозванная

Бендлерблоком, расширяться уже не могла, дробилась поэтому изнутри.

И Крюгель подтвердил с досадой: да знаю я, знаю все тайны этой гауптвахты посреди казармы, иначе не назовешь! Напрасно вы, господин полковник, полезли в осиное гнездо генеральской бестолочи!

Нет, не напрасно, потому что Ростов узнал самое главное, став на 2-м этаже свидетелем любопытной сценки, наиболее полно и достоверно сказавшей ему, что такое Главное общевойсковое управление вермахта, сам вермахт и сколько автоматных очередей будут распарывать тело друга Клауса.