Полковник Сун

— Джеймс. Вставай. У нас еще много дел.

— Как долго…?

— Минуту. Он сшиб тебя с ног и уже подыскивал подходящий камень, чтобы уронить его тебе на голову, поэтому я выстрелил. Расстояние было слишком большим, я должен был быть ближе. Он сразу же позабыл о тебе и побежал в дом. Ну что, управишься?

Снова встав на ноги, Бонд выпрямился.

— Да. Пойдем, надо с ним разобраться. На сей раз вместе.

— Но вначале разберись со мной. Не забудь: он мой Джеймс.

Они вошли в дом через боковую дверь. Комнаты, выходящие в коридор, были пусты. Они уже подходили к лестнице, как вдруг остановились как вкопанные — на якорной стоянке взревел двигатель.

Они бросились на террасу, Лицас вызвался вперед и первым оказался на краю крошечного причала. Лодка с навесным мотором, раскачиваясь, отходила, однако неумелая рука у штурвала прибила корму лодки вместе со сгорбившимся капитаном почти к их ногам; Лицас без труда прыгнул в лодку. Он говорил, даже не глядя. Его «смит-энд-вессон» уперся в грудь фон Рихтера.

— Мы с майором совершим небольшую морскую прогулку, Джеймс. Теперь мы уже не торопимся. Нужно еще разобраться с юным другом майора, однако ему ведь пока нужно спуститься. Я вернусь и помогу тебе.

Фон Рихтер заглушил двигатель и повернул голову. При сером свете кусок поврежденной кожи выглядел ужасно, напоминая результат какой-то отвратительной болезни.

— Кажется, этот человек намеревается убить меня, — проговорил он с певучим акцентом. — Я, как видите, беззащитен. Вы англичанин, мистер Бонд, и одобряете это?

— Ты поставил себя вне закона, фон Рихтер, — медленно ответил Бонд. После того, что ты устроил в Капудзоне.

— Ясно, доводы бесполезны. Превалируют эмоции. — Человек слегка пожал плечами. — Очень хорошо. Я готов к морской прогулке.

Лодка начала отчаливать. Задумавшись, Бонд следил пару минут за тем, как она удаляется, потом побрел в дом. Лишь в холле заметил он пятна крови.

Целое скопление их было у угла коридора, как будто здесь кто-то недолго отдыхал, и еще одно возле боковой двери. Бонд повернулся и кинулся на кухню.

Люк подвала был поднят. Внизу на спине с открытыми глазами лежала Луиза, из ее сердца торчал металлический шампур. Доктор Ломанн сидел, облокотясь о стену и поджав к груди колени. Рядом находился черный чемоданчик и разбитый шприц. В его лице не было ни кровинки. Он открыл глаза и, глотая слова, заговорил.

— Он забыл, — выговорил он, — забыл, что морфий может сделать много для человека с продырявленными кишками. Ему так и не пришло это в голову.

Ужас и изумление лишили Бонда дара речи.

— Но каким образом он… сделал все это? Вы двадцать минут назад сказали, что он мертв.

— Ни один обычный человек с такими ранами никогда бы не смог подняться, не говоря уж о том, чтобы прыгнуть на меня… — Ломанн вздрогнул и глотнул воздуха. — Сверхживучесть. В судебной медицине известны случаи… Даже после такой потери крови… Он не человек.

— Могу я что-нибудь для вас сделать? — спросил Бонд с неожиданным для себя участием к этому человеку.

— Нет. Он пронзил мой кишечник десять или двенадцать раз одним из шампуров. Мне осталось всего несколько минут жизни. Благодаря морфию, боль терпима. Он был бы не рад, узнав об этом, правда?. Скажите… Вы убили всех?

— Всех, кроме Вилли.

— Вилли тоже мертв. По приказу Суна и с согласия фон Рихтера. Они вычислили, что на спуск с вершины холма Вилли понадобится более двадцати минут. Слишком долго, по их мнению. Поэтому они заставили меня дать ему, прежде чем он отправился на вершину, стимулирующую пилюлю. Капсула с органо-фосфорным составом. Сейчас должны появиться первые симптомы. Я говорил вам: не стоит беспокоиться. Не жалейте обо мне.

Бонд промолчал. Он неловко положил на мгновение руку на плечо Ломанна и поспешил к лестнице.

От боковой двери кровавый след проследить было легко. Он вел за огневую позицию в извилистую расселину, по которой путешествовал Бонд двадцать четыре часа тому назад. Он старался двигаться как можно беззвучнее, обшаривая глазами все кругом, напрягая слух в попытке преодолеть ватный шум в ушах, то усиливавшийся, то спадавший, держа наготове нож на уровне пояса. С каждым мгновением воздух становился все прозрачнее, и продвигаться было не слишком тяжело. Он подошел к тому месту, где стены расселины близко сходились друг с другом — та, что была обращена в глубину острова, вздымалась вверх, та, что тянулась вдоль моря, уходила вниз — повернул за угол и в десяти футах от себя увидел Суна.

Китаец сидел, облокотившись спиной о гранитную стену, с правой стороны от Бонда. Казалось, он сморщился, усох и, судя по луже крови на пыльной скале у его ног и по полузапекшемуся ручейку, который тянулся изо рта к поясу, в ином состоянии не мог находиться. Его правая рука была спрятана за спину, он, конечно, зажимал рану на пояснице. На окровавленных губах змеилась улыбка.