Полковник трех разведок

– Но только с одним условием. Если ты все же решишься на «переход линии фронта», знай: рядом с тобой боец, который всегда готов прикрыть тебе спину и с которым ни в одном окопе не страшно. Да что там, даже на расстрел идти с таким – и то благороднее, нежели с кем-либо другим.

– Излагаешь в общем-то убедительно.

«Если, в самом деле, решаться на «переход линии фронта», – кандидатуру этой жрицы любви можно считать идеальной, – и дальше признавал её правоту полковник, поспешно одеваясь. На этой «явочной квартире» они встречались только днем и по выходным. Однако в этот раз недолгая пока еще традиция была нарушена: они нагло «свиданичали» прямо посреди рабочего дня. И хотя офисы свои оставили под вполне благовидными предлогами, тем не менее чувствовали себя прогульщиками, которых вот-вот «накроют».

– Так, сугубо для интереса… Мою кандидатуру для исхода из страны обитания ты избрала еще до того, как мы познакомились в «Наполеоне»?

– Причем из нескольких предполагаемых, – не стала юлить Курагина. – Вы, полковник, – человек влиятельный, к тому же мы служим в одном ведомстве. Вашего слова – в нужное время и в нужной ситуации – будет достаточно, чтобы укрепить мои позиции. Я же хочу иметь загранпаспорт и попасть в состав одной из делегаций, которая будет выезжать в любую из капстран. Как оттуда перебраться в Лондон и как на первых порах закрепиться там – это уже мои проблемы.

– Рассчитываешь на кого-то из своих бывших клиентов?

– Причем на нескольких сразу. Они достаточно высокопоставленны и финансово состоятельны, чтобы, не особо напрягаясь и ничем не рискуя, помочь мне войти в новое общество. Один из них даже предложил мне должность в службе безопасности своей международной промышленной корпорации.

– Имя этого благодетеля Гревилл Винн?

– Нет, – не задумываясь, ответила Курагина, но в то же время и не попыталась выяснить, о ком идет речь. Хотя должна была бы. – Впрочем, появлялись и другие, более щадящие, предложения.

– В таком случае многое проясняется.

Пеньковский облагородил свое состояние несколькими глотками вина и, опустившись в кресло, с минуту рассматривал оставшееся в бокале.

– Решаетесь: бежать или не бежать? – тоже подсела к журнальному столику Курагина.

– Этот вопрос должен был задать я. И звучать он должен проще и лаконичнее: «Ты что, твердо решила бежать, или все эти словеса – бред под настроение?».

– Только не бежать, а чинно, по-английски уйти. Признаюсь: четкого плана пока что не выработала. Впрочем, на этом этапе важно знать, что такая возможность всё же появилась, что она в принципе существует.

Полковник допил остаток вина, обратил внимание, что к своему стакану секс-агент даже не притронулась, что еще раз подтверждало, что спиртные напитки, да и то в мизерных дозах, она в самом деле употребляла, только находясь на задании.

– Хорошо, а что из всего этого, выражаясь по-одесски, буду иметь я?

– Странный подход. А то, что вы и так уже имеете, причем во время каждой из наших встреч, – в расчет не принимается?

– Речь идет о наших отношениях в будущем, – уточнил полковник.

– Как минимум получите своего надежного человека в Лондоне, обитель которого станет вашим первым пристанищем за рубежом. Выражусь конкретнее: на первых порах адаптации, которая вряд ли окажется для вас легкой или хотя бы в какой-то степени безопасной, эта обитель может превратиться во вполне комфортную конспиративную квартиру. Разве этого мало?

Москва. Кабинет полковника Пеньковского.

Апрель 1961 года.

Начальник одного из отделов внешней разведки ГРУ генерал Родов, – по прозвищу Крысолов, которое он сам себе, похоже, и присвоил, – как всегда, нагрянул неожиданно. Рослый, грубовато «сработанный», со смугловатым, хищным каким-то лицом – орлиный нос, черные глаза, мощные, по-азиатски выпяченные скулы, – то ли предводителя крестьянского бунта, то ли матерого конокрада; и на подчиненных своих, и на руководство Родов обычно производил одинаково гнетущее впечатление. Во всяком случае, те и другие старались как можно скорее избавиться от его присутствия.

– Так что в протоколе писать будем Пеньковский? – еще издали, по «хулиганской» привычке своей, бросил на стол полковника массивную, кожаную, с желтой змейкой и золотой печатью на хомутке увенчанной, папку.

– Это вы по поводу чего, товарищ генерал?

– Ходят слухи, друг служивый, что ты наконец одумался и решил вернуться «на передовую», в самые что ни на есть «штурмовые порядки».

Полковник прекрасно помнил, что правом оказаться «в штурмовых порядках на передовой» генерал-майор наделял только «действующих службистов» ГРУ, не подпуская к этой плеяде всякого, кто работал «под крышей»; или, под какими-то там прикрытиями, «кротячил» по всевозможным воинским частям и военно-оборонным организациям.

– Из непроверенных источников сведения у вас, товарищ генерал, – проворчал Пеньковский, с ленцой в каждом движении поднимаясь и предлагая Родову присесть к приставному столику. Разница в их воинских званиях полковника уже давным-давно не смущала.