«29 марта 1945 года.
Мехлис повернулся ко мне и спросил:
— Вы знаете, что у нас новый командующий фронтом?
— Знаю, — сказал я.
— Вы были у Ивана Ефимовича?
— Был, — сказал я. — Позавчера ездил к нему прощаться.
— Что он вам говорил? Ну, откровенно.
— Ничего он мне не говорил, — сказал я. — Говорил о ходе операции и на всякие отвлеченные темы. А на основную тему, о которой вы спрашиваете, ничего не говорил. А я, само собой разумеется, не спрашивал.
— H-да, — протянул Мехлис после долгого молчания.
— Я просто ездил к нему проститься и поблагодарить за гостеприимство, — сказал я.
— А вы давно его знаете?
— Да. Он, по-моему; очень хороший человек.
— Да, — сказал Мехлис с какой-то особенно сухой нотой в голосе.
И мне показалось по этой ноте в голосе, что он принуждает себя быть объективным.
— Он добрый и общительный человек. Он, это безусловно, один из лучших у нас специалистов ведения горной войны. Это он знает лучше многих других. Может быть, даже лучше всех. Но он болезненный человек. Знаете вы это?
— То есть как — болезненный? — переспросил я.
— Так вот. Бывают болезненные люди, но… — Мехлис на секунду остановился. — Но мы об этом с вами поговорим при других обстоятельствах.
Видимо, он не хотел дальше говорить на эту тему, потому что в машине сидели водитель и автоматчик.
В вопросе Мехлиса “что он вам говорил?” я почувствовал желание узнать, какие чувства испытывает Петров после своего снятия и не считает ли, что обязан этим снятием ему, Мехлису. Так мне, по крайней мере, показалось…
Мы несколько минут ехали в машине молча, потом Мехлис сказал:
— Я накануне только полупростился с Иваном Ефимовичем, а вчера задержался в армии, и, когда позвонил ему, он уже уезжал. Так и не удалось проститься. Пришлось только по телефону.
Он сказал все это обычным своим сухим тоном: в этом тоне не было ни искреннего сожаления, что он не простился с Петровым, ни фальши. Он действительно опоздал и поэтому не простился, а опоздал потому, что был занят делами более важными, чем это прощание. А если бы он не опоздал, то приехал бы проститься, потому что это нужно и правильно было сделать даже в том случае, если человек, с которым он прощался, был снят по его докладу».
И дальше у Симонова идет то самое сравнение Мехлиса с нерассуждающей секирой, которое я приводил выше.