Полководцы Древней Руси

Мономах сурово принял послов. Они долго топтали снег близ его шатра, пока он принял их, а приняв, сначала потребовал, чтобы Глеба со всеми его приспешниками, подвигнувшими его на братоубийственную войну, привели к нему в оковах, и лишь потом, смягчившись, велел выйти ему из города, просить у него вселюдно прощения и торжественно обещать жить впредь в мире и покое и всячески помогать Руси против общих врагов.

И вот он снова стоит в снегах перед Минском, как десятки лет назад, когда появился здесь тринадцатилетним отроком с отцом и дядьями. И снова город, давно уже отстроенный и расширившийся после тех злопамятных дней, страшного пожара и разорения, лежит перед ним, ожидая своей участи.

Мономах на всю жизнь запомнил ту минскую резню, кровь на снегу и горький запах сгоревшего города, русских людей, павших жертвой княжеской усобицы. С тех пор он избегал брать без нужды на щит русские города, как бы дерзко ни вели себя их князья. И сегодня он помнил страшные картины детских лет. Лучше мир, покой, чем бесцельное наказание и грабеж. Он видел, что воины хотят добычи, что многие из них именно ради нее пришли сюда в снега и холод. Но для него единство Руси перед лицом непрекращающейся половецкой угрозы было дороже жалкого скарба горожан.

На утро следующего дня из городских ворот Минска вышло печальное шествие. Впереди пешим шел князь Глеб Всеславич с женой и детьми, за ним крамольные бояре, другие близкие ему люди.

Мономах стоял около шатра, смотря поверх приближающегося к нему Глеба на купола минских церквей, слушал, как Глеб просил у него прощения, обещаясь всегда быть с Киевом заодно. И ни один мускул не дрогнул в неподвижном лице Владимира Всеволодовича с закаменевшим вдруг подбородком. Минск был отдан Глебу обратно, а чтобы впредь ему дерзить было неповадно, дручан, полоненных Ярополком, вывели из города и расселили во вновь срубленном городке Желде, присоединенном к смоленской земле.

И новые военные заботы уже накатывались с юга. Там, в причерноморских степях, в междуречье Дуная и Днестра, в союзе с приднепровскими половцами организовал свои силы Леон Диогенович, муж Мономаховой дочери Марии, претендент на византийский престол.

Владимир давно уже тайно помогал зятю. К нему шли люди из русских княжеств, посылались припасы, переправлялась казна. К детям Тугоркана, которые после смерти главного хана под Переяславлем хранили мир с Русской землей, но зато постоянно тревожили византийские земли, к ним регулярно посылались подарки. Сам Леон был желанным гостем в половецких приднепровских станах. И вот теперь настало время. Алексей Комнин был болен, турки наседали на империю с востока.

Мономах в глубине души вовсе не надеялся, что Леон достигнет верховной власти в Константинополе: слишком велика была толща, которую ему предстояло бы в этом случае пробить: сломить военную мощь империи, вековые связи Комнинов, сокрушить весь их клан, склонить на свою сторону своевольную провинциальную знать. Но отнять у империи старинные русские земли уличей и тиверцев, доходившие до Дуная, окружить ими волынскую землю, давно норовившую отложиться от Киева, — это полностью входило в его расчеты. И вот теперь пришли вести, что Леон вместе с половцами вторгся в Подунавье, овладел многими тамошними городами, захватил Доростол, где полтора века назад его, Мономаха, пращур — Святослав Старый вел последний бой с византийцами.

Мономах посылал гонцов на юг, обещал Леону помощь, делал это тайно от сидевших в Киеве греков, скрывал свои связи с зятем даже от митрополита Никифора, просил Леона держаться в дунайских городах. Все шло так хорошо, и то, что не удавалось русским князьям вот уже несколько столетий, теперь можно было достигнуть общим натиском молодого претендента и дружественных половцев Тугоркановичей. И вдруг с юга пришла громовая весть. Леон убит в Дерестре двумя сарацинами, подосланными Алексеем Комнином. И покатилась на Русь ответная волна: вмиг разбежались люди Леона, боясь ослепления — этой страшной византийской кары за мятеж; покинули Подунавье и половцы. Теперь можно было спасти дело лишь с помощью русского войска. Оно еще не успело отдохнуть от минского похода, а воинам во главе с воеводой Иваном Войтишичем надлежало двигаться на юг, закрепить за собой стать дорогое дунайское устье.