3 ноября, на рассвете, началась на Лютежском плацдарме артиллерийская, а затем и авиационная подготовка. Уже в первый день, чтобы преодолеть сильное сопротивление противника, командующим общевойсковыми армиями пришлось ввести в сражение свои вторые эшелоны и резервы. Высшего напряжения бои достигли утром следующего дня. Осенний моросящий дождь размыл дороги, скрыл от артиллеристов и летчиков цели на переднем крае и в глубине позиций неприятеля. Пехота, понеся большие потери от огня неуничтоженных очагов сопротивления, медленно прогрызала немецкую оборону.
Во второй половине дня командующий фронтом отдал приказ изготовившейся для наступления Третьей гвардейской танковой армии: «Вперед!» Еще не была прорвана оборона в тактической глубине, и танки должны были помочь пехоте.
Танковая лавина, обогнав наступающие стрелковые части, покатилась по лесным дорогам, через пригородные киевские места в обход украинской столицы. Подходившие немецкие резервы сшибались с ходу. Быстро темнело, и Рыбалко отдал бригадам приказ атаковать с зажженными фарами, с включенными сиренами, вести интенсивный огонь из пушек и пулеметов безостановочно.
Эта ночная атака сотен воющих и грохочущих, стреляющих и ослепляющих огнем танков была почти фантастическим, устрашающим зрелищем. Враг не выдержал, покатился вспять. Отбиты Пуща Водица, Беличи, Святошино. Перерезана дорога для отхода немцев на Житомир. Поздний ноябрьский рассвет — после огненной бессонной победной ночи. Танковая армия Рыбалко совершает то самое свое главное, ради чего она вызвана к жизни и существует: мощно и стремительно рвется вперед, сквозь сумерки и непогоду, долгая оборонительные линяй и сопротивление ошеломленного врага, нарушает работу тылов, режет коммуникации, наводит панику в штабах и громит спешно марширующие к фронту резервы. Уже нет у противника стабильного фронта. Уже не знают в точности педантичные немецкие генералы, где их части, а где передовые отряды грозной танковой армии Рыбалко. На дорогах, уже далеко за Киевом, русские танки, русская и чешская пехота полковника Свободы на бронетранспортерах и грузовиках, «катюши» ревут у Борщаговки, артиллерия, сопровождающая танки, бьет по Крюковщине, у станции Жуляны навстречу танкистам с тыла атакуют партизаны. Полыхают самолеты на аэродроме у Жулян, взрываются цистерны с горючим.
По радио командиры бригад принимают приказ Рыбалко:
— Говорит Громов, говорит Громов. Драгунский и Головачев, не задерживаться, вперед — на Вету Почтовую, на Васильков!
Мимо радостных, возбужденных людей, приветствующих своих освободителей, несутся танки по дорогам на юго-запад. Хлещет стылый дождь, огрызается вражеская артиллерия, но люди не расходятся, кричат, машут, плачут. Стоит танкистам и мотострелкам где-нибудь остановиться, их окружают, целуют, пытаются чем-нибудь угостить.
К вечеру 6 ноября, в канун Октябрьского праздника, Рыбалко и Мельников догнали Пятьдесят пятую танковую бригаду. Штаб ее расположился на окраине Василькова, в двухэтажном заброшенном доме.
Увидев генералов, подполковник Драгунский отложил мятую карту (танкисты карты носили за голенищами сапог), быстро поднялся из-за стола.
— Товарищ командующий, вверенная мне бригада…
В комнате жарко пылала раскаленная железная печурка, неярко светили аккумуляторные фонари.
— Хорошо живете, хлопцы, — весело проговорил Рыбалко, — тепло, светло, вроде и войны нет…
У Павла Семеновича лицо желтое, отечное, но он возбужден победою, оживлен и явно стремится преодолеть недомогание. К огню не идет, хоть и зазяб.
— Комбриг, ваша бригада сможет завтра драться?
— Сможет, товарищ командующий! Водителям только нужно немного отдохнуть — третью ночь без сна…
— Хорошо, — охотно соглашается Рыбалко. — До утра вас не тронем, а завтра… Давайте карту! Смотрите: вот Фастов, а вот село Паволочь. Ваша бригада в качестве передового отряда армии должна обойти город с юга, прорваться немцам в тыл и овладеть селом. В затяжные бои не ввязываться. Дальше Паволочи не идти, обеспечьте подход главных сил армии. Правее вас с такой же задачей выходит Пятьдесят четвертая мехбригада полковника Лупова. Начать действовать в девять часов утра. Ясно?
— Ясно, товарищ командующий. Но я не имею связи со штабом корпуса, не знаю, где он находится и как доложить о полученной от вас боевой задаче.
Рыбалко одобрительно кивнул. Добро вгляделся в молодое, энергичное и, несмотря на усталость, оживленное лицо комбрига.
— Не беспокойтесь. Я это сделаю сам. Проводите нас с членом Военного совета.
Ночь по-осеннему черна. Водитель на минуту посветил фонариком. У машины командующий остановился.
— С рассветом уходи отсюда, иначе фриц задаст тебе жизни, — сказал он тоном заботливого старшего друга (Мельников по опыту знал: теперь сердце командующего открыто для боевого комбрига, который отныне стал «любимым сыном»).
Рыбалко понизил голос и, точно большую тайну выдавая, добавил: