Полководцы Святой Руси

Что напишут о Липицкой битве русские летописцы через много веков после нее? «Много кровопролития сотворилось… Преблагой же Бог не попустил прочему кровопролитию быти, но все умирились, и междоусобная брань тогда упразднилась…» В другой летописи: «Искони злой враг дьявол… воздвиг некую злую котору [ссору. — Д. В.] между князьями, сыновьями Всеволодовыми: Константином и Юрием, и Ярославом. И бились у Юрьева, и одолел Константин. Но… Бог и крест честной, и молитвы отца их и деда ввели их в великую любовь. И сел Константин во Владимире на престоле, а Юрий в Суздале. И была радость великая в земле Суздальской, а дьявол один плакал о своей погибели»[16]. Это значит: был совершен великий грех, великое горе приведено на Русь руками ее же правителей. Но любой грех исправим, была бы воля к покаянию и отказу от соблазнов. Великие князья Рюрикова рода, сыновья Всеволода Большое Гнездо, эту волю в себе отыскали, примирившись друг с другом.

Следовательно, народ русский, имея в себе страшные пороки, способен перебарывать их и становиться лучше.

Длительные сроки нужны для таких перемен, но наградой за труд служит нравственное возвышение.

Годы смирения

Вот и следующий перелом в жизни Ярослава: дерзость его и горделивость переломлены смирением.

До 1223 года князь тихо сидел в своем Переяславле и не вмешивался в дела большой политики. Переживал тяжелое поражение, осмысливал печальную свою судьбу…

Наверное, раскаивался.

Правда, иногда посылал своих дружинников в дальние походы — на волжских булгар, на Полоцк, поскольку его просили о поддержке союзники, но сам с воинством не ходил.

Мир на какое-то время установился в сердце князя.

Наверное, это очень важный период в жизни Ярослава Всеволодовича, пусть и негромкий, не овеянный славой побед. Он как будто лишился силы и копил ее заново, наслаждаясь мирной семейной жизнью, радуясь рождению сыновей. Именно тогда появился на свет самый известный из его отпрысков — княжич Александр.

Что происходило тогда с Ярославом Всеволодовичем? Источники не доносят сведений о душевном состоянии князя. Судя по тому, что он на протяжении многих лет бережется от участия в воинских предприятиях, молодечество слепо-жестокого резвеца покинуло его. Он довольствуется тем, что отдал ему под руку сам Господь. Успокоился. Тишь кругом, мир на Владимирской Руси…

Может быть, князь начинает понимать, что уповать на Бога вернее, нежели уповать на силу дружин и собственную отвагу. Может быть. Бог показал ему и кару, и милость, приучая слушать Себя.

Другое дело, что Ярослав Всеволодович — государственный человек. Война и политика у него в крови. К ним он предназначен от рождения. Поэтому до какой бы степени князь ни смирился, а тяга к Большой игре внутри его все равно останется. Более того, заматереет. Прежние ошибки позволяют разумному человеку более не бросаться очертя голову в авантюры, наведут его на мысль, что следует беречь то, чем владеешь, и не рисковать насущно необходимым ради полезного, но избыточного.

Смирившийся князь — всё равно князь.

Но потом новгородцы позвали его к себе на княжение, и Ярослав Всеволодович переменился в третий раз.

Литвины и немцы: кто опаснее?

Повзрослевший, набравшийся опыта правитель оказался дивно хорош в качестве полководца. Как будто совершенно иной человек выходил в поле, атаковал и беспощадно громил врага. 1220-е и 1230-е годы — время, когда воинский талант его расцвел необыкновенно и принес князю громкую славу.

Княжение в Новгороде с первых дней стало большим испытанием для князя. В 1216-м, на Липице, он бился против войска, значительную часть которого составляли новгородцы. Притом новгородцы, уже отведавшие его крутого нрава и осознанно воспринимавшие Ярослава Всеволодовича как врага своего. Новая встреча обещала новые возможности, но дружеской она изначально быть не могла.

Современный историк Д. Г. Хрусталев остроумно отметил: «Семь лет прошло после липицкого разгрома, и вот князь опять в Новгороде. Как на него смотрели ветераны, у Липицы голышом кидавшиеся в бой, чтоб его же и убить? Время лечило, и выбирать особенно не приходилось. У Новгорода были сложности в Прибалтике, где завелись и окрепли немецкие колонисты. В то же время южнорусские князья впервые столкнулись с монгольским экспедиционным корпусом и неожиданно были разгромлены кочевниками на реке Калке. А Ярослав в эти дни прибыл в Новгород и проявил исключительную энергию. Возможно, многим казалось, что он учел ошибки молодости…»[17]

А может быть, иные мысли бродили по умам: «Уже поучили его когда-то… Будет знать свое место, теперь не зазнается и не зарвется. Авось полезен будет Господину Великому Новгороду».

Ярослав Всеволодович стал полезен, но игрушечным князем-подручником так и не сделался. Не в его натуре. Смирился, но воли не утратил.