Полководцы Святой Руси

Столкновению предшествовал конфликт с немцами, вызванный неслыханной дерзостью последних. Ливонцы давно могли стать объектом контрнаступления со стороны Руси. И князь Ярослав Всеволодович неоднократно затевал такой поход. Но если у него была решимость нанести ответный удар, то новгородцы и псковичи с подобным действием не торопились. В обоих городах опасались установления безраздельной власти князя, а потому противодействовали ему. Притом Псков готов был сражаться с оружием в руках и даже пригласил к себе в союзники немецкую Ригу. Планы Ярослава Всеволодовича все время разбивались о планы вечевиков…

Он готов был порвать с Новгородом, а вечевики отыскали ему на смену иного князя.

Н. М. Карамзин с грустью констатировал: «Вообще Ярослав не пользовался любовию народною»[30].

К тому же Новгород страшно пострадал от голода, вызванного несколькими годами недорода: тысячи людей умерли, ратный ресурс республики ослаб. Воевать боялись — кем воевать?! Люд новгородский тьмочисленно в домовины на вечный покой улегся… тут бы свое сохранить. Князя вновь приняли к себе, но против него выступили новгородские оппозиционеры, соединившись с недовольными во Пскове и вызвав у немцев желание половить рыбку в мутной воде Руси. Оппозиция проиграла вчистую, а вот немцы ударили всерьез. В 1233 году они взяли новгородский городок Тесов, пленили и забрали к себе тамошнего воеводу — Кирила Синкинича из новгородского боярского рода. Ожидали, вероятно: у соседей раздоры, ответить не решатся. На захват Юрьева не ответили ведь? А сколько времени прошло! Однако на сей раз Русский Карфаген встрепенулся: враг ударил непосредственно по владениям республики… и если опять оставить его экспансию без должной реакции, то станет приходить вновь и вновь.

И вече дало Ярославу Всеволодовичу карт-бланш: собирай ополчение по всей Новгородской земле, веди свои полки, бей, княже, мы с тобой!

Наконец-то! Долго запрягали.

Летопись повествует: «Иде князь Ярослав с новгородцы и со всею областью и с полкы своими на немцы под Гюргев; и ста князь, не дошед града, с полкы, и пусти люди своя в зажитие воеватъ; немцы же из града высунушася, а инии из Медвеже головы на сторожи, и бишася с ними и до полку [дошли]. И поможе Бог князю Ярославу с новгородцы, и биша я и до рекы, и ту паде лучших немец неколико; и яко быша на речке на Омовжи немцы, и ту обломишася [на льду], истопе их много, а инии язвенив бегоша в Гюргев, а друзии в Медвежью голову; и много попустошиша земле их и обилие потратиша… И поклонишася немцы князю, Ярослав же взя с ними мир на всей правде своей; и возвратишася новгородцы здравивси, а низовец[31] неколикопаде»[32].

Таким образом, Ярослав, подвергая ограблению земли, принадлежавшие немцам (это и есть война «в зажитие»), вызывал их на контрдействие. Юрьев-Гюргев считался весьма укрепленной позицией, штурмовать его — большой риск. Но если немцы, затворившись в стенах, ничего не предпримут в ответ на действия Руси, местное население почувствует их слабость и может восстать. Таким образом, князь вынуждал рыцарей «показать силу». Те ударили с двух сторон: один отряд прибыл из Оденпе (Медвежья голова), а второй пошел на вылазку из самого осажденного Юрьева. Русские, выглядевшие как беспечные грабители, оказались готовы к бою и обрушились на врага всей силой. Оба немецких отряда были разгромлены, понесли страшные потери, бежали.

Основной результат победы — даже не столько мир «на всей правде» князя Ярослава Всеволодовича (а значит, немцам придется очистить Тесов), сколько урок, полученный рыцарством. «Натиск на восток» резко затормозился. Русь на несколько лет избавила себя от немецкой агрессии. И еще один итог, который окажется ясен лишь в далекой перспективе: княжич Александр мог получить от отца науку — вот так бить литву, а вот так немцев… учись, сынок. Потом пригодится.

Быть может, сын и отец, небыстро передвигаясь на конях, вели тогда, у реки Омовжи, неподалеку от стен юрьевских, примерно такой разговор:

— Сынок, они смотрят на нас со стен, яко орёл на утицу. Смечают, сколько нас. Видят токмо тех, кого я им видеть позволяю.

— Ведаю, отец.

— Ведаешь, сыне. Да не всё. Один Бог волен решать, кому отдана победа, а кто ее лишен. Поэтому езди неспешно, мерзни, выгляди беспечным, словно бы на охоту собрался, а сам молись.

Позади ехали два сокольника с хищными птицами наизготовку, только колпачки с голов птичьих не сняты.

Морозец стоял серебряный. Снег, по недавней оттепели размякший, схватило настом. Кольчуги и плащи заиндевели. Бороды и усы обметало белою паутиной. Отец смотрел на Александра с нежностью. Как бы щек отрок не обморозил…