Полководцы Украины: сражения и судьбы

А в мирное время обыкновенно ею не запасаются, напротив, неизбежно доходят до убеждения, будто ничто так не портит войска, как война. Вывод странный, но совершенно логически вытекающий при условии известных отправных точек. И пусть не думают, чтобы это было личное мнение, нет, оно всасывается в кровь, распространено более, нежели кажется, и высказавшие его вслух заслуживают не обвинения, а полного сочувствия за последовательность раз принятому началу и за прямое поставление вопроса.

Это-то убеждение, – высказывается ли оно, или гнездится в сердце бессознательно, – обнаруживает ту уже степень развития мирных упражнений, на которой они из подготовки к войне обращаются в нечто самостоятельное, имеющее само в себе цель. При этом взгляде на дело становится понятным, что всякий насильственный возврат к действительному военному делу представляется совершенною новостью, громадным шагом вперед. В этом и заключается главнейшая причина кредита мнения о перевороте в тактике. Подметившие этот переворот были совершенно правы с своей точки; признав, может быть даже незаведомо для самих себя, самозаконность мирно-военной тактики, они, само собою разумеется, невольно должны были смотреть на отрицание ее войною, как на возникновение тактики совершенно новой.

В сущности, это не более как возврат к тем вечным и неизменным принципам, которые от века осуществлялись войною и которые кончатся только с миром… Различные усовершенствования оружия и военные катастрофы, обнаруживающие силу этих усовершенствований, – суть не более, как внешняя обстановка, заставляющая забывчивое человечество возвращаться к этим принципам.

Мы предположили себе целью проследить, насколько в настоящее время это возможно, те явления, которые обусловливаются последними усовершенствованиями ручного огнестрельного оружия, и показать характер их влияния на понятия о военном деле, на механизм построений и на организацию войск.

Цель военного сословия в народе заключается в том, чтоб бить врагов его с возможно меньшими усилиями и потерями. В отношении к общему складу народной жизни эта цель обращается, разумеется, в средство, весьма сильное и применимое к делу в исключительных случаях: бьют врага не из удовольствия побить, а с тем, чтобы заставить его подчиняться тому, что сами считают за истину.

Этой цели человек может достигнуть двумя способами: или сам бросившись на врага, или бросив в него чем-нибудь, сам оставаясь от него поотдаль. Отсюда два рода оружия (холодное и огнестрельное), которое представляется таким образом не как нечто самостоятельное, отдельное от человека, но не более как дальнейшее развитие его врожденных средств, как продолжение его органов. Палка есть не более как усовершенствованный кулак; сабля, шпага – не более как усовершенствованная палка. Ясно, что подобная же аналогия справедлива и относительно оружия метательного. Ясно также, почему человек, приученный бояться какого-либо оружия в первой степени его развития, уже тем самым расположен бояться последующих, усовершенствованных его видов. Итак, в этой, как и в других областях своей деятельности, что бы человек ни изобретал, он, так сказать, улучшает только самого себя, развивает различные стороны собственных свойств, таящиеся в них как зародыш, но не придумывает ничего такого, что не заключалось бы уже в нем самом.

Ясно, следовательно, что как ни далеко пойдет это усовершенствование органов, характер их отправлений, а тем более подчинения их человеческой воле, останутся постоянны. Одним словом, могут изменяться количественные и даже качественные отношения вследствие усовершенствования оружия, но человек остается тот же. Естественные, выводимые из этого заключения: 1) общие типические черты образа действий в бою собственно – должны всегда остаться неизменными; 2) имеет больше шансов на успех не тот, у кого оружие лучше, а тот, у кого энергия человека (умственная и нравственная) не притуплена.