Полководцы Украины: сражения и судьбы

Римские легионы последней эпохи и дикари; армии первых коалиций в революционные войны и французские ополчения; наконец, неаполитанские войска и гарибальдийцы показывают это с неопровержимой очевидностью. Во всех этих случаях перевес совершенства оружия и совершенства форм был на стороне тех, которые были побиты. Так из этого следует – пожалуй, скажут некоторые, – что усовершенствованное оружие вздор, что порядочное устройство вооруженной силы и рационально выработанные в мирное время уставные формы скорее вредны, нежели полезны? С первого взгляда действительно так кажется, и это вводит в заблуждение некоторых, останавливающихся на этом первом шаге мысли и не идущих далее. Но, приглядевшись несколько внимательнее, нетрудно заметить, что виновато не оружие и не усовершенствованные формы, а непонимание их свойств и отношений к человеческой природе. Это непонимание ведет к тому, к чему оно ведет везде и всегда – к применению вещи несообразно с ее свойствами или, иначе говоря, к злоупотреблению ею. Злоупотребление это выражается односторонним развитием человека, призванного действовать этим оружием, образовать эти формы, т. е. обращением его в нечеловека, притуплением в нем некоторых свойств его природы. Итак, нам предстоит, во-первых, показать свойства оружия и форм; во-вторых, характер их отношений к человеческой природе. Начнем со второго.

Во все эпохи холодное оружие было представителем нравственной энергии – и как такое одно только оно могло привести к решительным результатам. Это и дало право Суворову, великому знатоку человеческого сердца, сказать: «пуля дура, штык – молодец». Обвиняли его за этот афоризм, не заметив, что остановились на форме, а дух упустили. Тот же Суворов говорил: «береги пулю на три дня, а иногда и на целую кампанию, когда негде взять. Стреляй редко, да метко». Тот же Суворов советует, идя в атаку, высылать вперед лучших стрелков, а от залпов отказаться. Это показывает, что он не пренебрегал огнестрельным действием, напротив, понимал такие его свойства, которые обнаружены были только нарезным оружием, да и то пока не для всех.

Со времени введения метательного оружия в полевую войну всегда оставалась и останется истиною, что слишком исключительное желание поражать неприятеля только издали есть в то же время нежелание сходиться с ним на дистанцию меча, пики, штыка; что мало ранить зверя издали, нужно добить его вблизи, если хотят результата охоты. Из этого уже видно, что в метательном поражении обнаруживается и шаг вперед умственного развития, и как бы некоторая несостоятельность со стороны энергии нравственной: кто начинает бить издали, тот становится умнее, хитрее, но в то же время он за себя боится больше. После этого становится понятным, почему появление в полевой войне метательного оружия совпадает с нравственным упадком древних армий… Но шаг сделан, и шаг рациональный; ошибка была только в переливе в крайность, неизбежном следствии всякой новости. Дело не в том, чтоб беречь себя только для сбережения, а в том, чтобы сохранить себя более способным, а неприятеля сделать менее способным к решительной свалке. Дело не в том, чтобы беречь себя, а в том, чтобы без толку не жертвовать собою.

Из этого видно также, почему рыцари считали первое время низостью употребление метательного оружия; почему еще Фридрих считал перестрелку врассыпную разбойничьей манерой драться. Со стрельбой последний уже примирился, но со всеми естественными последствиями этого средства, необходимыми для достижения им наибольшего результата, не мог еще освоиться.

Ясно из сказанного, что холодное оружие – представитель энергии нравственной; огнестрельное – представитель ума. Не нужно много ума, чтобы лезть на штык, а в то же время не нужно много храбрости, чтобы выстрелить в неприятеля из-за камня или куста с расстояния даже 400, 500 шагов, не говоря уже о 1000.