∀поллон против Олимпа

В разгар спонтанного чемпионата по военному остроумию помойку почтил визитом Одиссей.

— Не обращай внимания, чужанин, — посоветовал он Ромашкину. — Иногда великое дело начинается с зазорного занятия. Сладкоголосая кифара поёт при помощи жил, извлечённых из убитого быка. Только разве кто вспомнит, внимая прекрасной музыке, что у её истоков стоит кровавый мясник, копавшийся в рассечённой туше? Будет время, заходи, погости.

Потянув носом местный воздух, царь Итаки поспешил покинуть свалку. Умаявшийся студент испытал чувство благодарности Одиссею. Какая-никакая, а поддержка.

Агамемнон и Менелай также отметились в ароматном театре одного актёра.

— Вотще опомоился ты, тёзка Феба! — сказал царь Микен. — Что тебе проку в обломке глиняной чаши?

Ромашкин и сам сильно засомневался в необходимости отыскать черепок, но вспомнил момент пророчества Калхаса и то, как озарилось и остекленело лицо прорицателя, как торжественно и гулко исторгались из впалой груди слова... Нет, а вдруг всё-таки старец не врал, и его устами говорило что-то сверхъестественное?

Сознание отказывалось принять этот бред: Троя, греки, предсказания... Ленка где-то здесь, возвращение, жертвенная чаша... Но студенты — народ суеверный, для самоуспокоения лучше сделать, как вещун велел.

— Скудоумец Синон передал нам твой разговор с Калхасом, — продолжил меж тем Агамемнон. — Не всё он понял, но говорит, без тебя нам не одолеть Трою. Так ли это?

— Так, так, — сказал Аполлон, не прерывая раскопок. — Ну и мусорите же вы...

— Ты с нами пировал, чужак, — заметил Менелай.

Студент встал, разогнул ноющую спину.

— Я вчера появился, а вы тут уже целую свалку устроили.

— Мы здесь десятый год воюем, — строго произнёс Агамемнон. — Нужно было прокормить и обеспечить десятки тысяч воинов.

— Вас не больше пяти сотен, судя по лагерю, — отмахнулся Ромашкин.

— Придержи клеветнический язык! — возвысил голос царь Микен, а гневный Менелай схватился за рукоять меча. — Знаешь ли ты, сколько славных бойцов полегло под стенами ненавистной Трои? А знаешь ли ты, сколько отправилось сюда в начале похода? Сто тысяч сынов, мужей, братьев... Тысяча сто с небольшим кораблей отплыло от ахейских берегов! Великая сила, подобные богам герои... А ты про свалку. Ладно, пойдём брат. Ты же, Аполлон, приходи в шатёр, как закончишь, но будь милосерден — тщательно помойся.

— После помойки, — вставил Менелай, и братья беспардонно рассмеялись, колотя друг друга по плечам.

— И уж, ради богов-олимпийцев, никуда не уходи. Ты нам нужен. — Голос Агамемнона потерял смешливость и обрёл угрожающую жёсткость. — Синон скрасит твой досуг.

— Что я — гетера? — буркнул воин, стоявший поодаль, с рядовыми товарищами по оружию.

И снова поднялось ржание. Незадачливый боец вызвал на себя шквал сальных подначек.

Все удалились в лагерь, остался лишь недовольный охранник и замучившийся студент.

Вообще-то, Ромашкину война не особо нравилась, судьба Трои не волновала, а вот ускорение поисков подруги интересовало неимоверно. Он рассчитывал отрыть вожделенную половинку артефакта и стартовать в Дельфы, но наличие древнегреческого жандарма делало побег трудноосуществимым.

— Что, Синон, подслушал чужой разговор и доложил хозяину? — процедил сквозь зубы Аполлон.

— Не подслушал, а выслушал. Стены хижины тонки и дырявы. — Воин остался равнодушен к тону студента.

Через пять минут поганое настроение Ромашкина значительно улучшилось, ведь под завалами наконец-то обнаружился вожделенный осколок. К счастью, он был цел.

— Где вы тут моетесь? — спросил парень Синона.

— В водах Скамандра. — Боец скептически оценил замызганного чужака. — Только не оскорбится ли бог реки, когда в неё войдёшь ты?..

Студент зачерпнул кисло воняющих объедков и метнул в языкастого грека. Хотя проворный воин и уклонился, но кое-что в него всё же угодило. Разразившись бранью, Синон сначала хотел поразить обидчика копьём, но потом плюнул и зашагал к Скамандру.

Бог реки, по-видимому, не обиделся. Купание выдалось знатным. Не склонный к мистицизму Аполлон вообще решил, что из богов он в Элладе один, да и тот поддельный.

Парень за долгие часы копания на свалке выдвинул гипотезу, не угодил ли он в прошлое. Иных предположений мозг не принимал. Оставалось выяснить, насколько историческая реальность разнится с мифами. Жаль, мифы студент плохо помнил — сказалась нелюбовь к древней Греции.

Помирившись с провожатым, Ромашкин попробовал разговорить молчуна. Пока обсыхали, валяясь на берегу, из Синона удалось вытянуть пару крупиц знания.

— Из-за чего война?

— А, будь она трижды низвержена в Тартар, из-за бабы! — воскликнул боец.

— Из-за Елены?

— Угу. Брат моего хозяина женился, а она сбежала с Парисом. — Синон понизил голос. — Сказать по чести, он кроме жены умыкнул у Менелая золотишко и драгоценности. Большого ума паренёк этот Парис.

В голосе воина сплелись насмешка и уважение. Аполлону не впервые подумалось, что в ахейском стане заведены какие-то странные понятия, замешанные на воровстве, грабеже, подлостях и прочих деяниях, слабо пропагандируемых в наше время.