На шум и крик вбежали две служанки, а за ними — один из младших жрецов. Тем временем, одержимая гостья уже подняла нож и снова бросилась в атаку.
Ленка метнула в убийцу амфору, но женщина вовремя уклонилась.
— Я это видела, пифия! — крикнула она. — Я знаю, что ты будешь делать! Каждый шаг!
Такая сенсационная новость буквально парализовала волю студентки к борьбе. На миг, но гостье было достаточно: она прыгнула на Ленку, держа нож перед собой. Девушка отмерла и бросилась навстречу женщине, каким-то чудом успевая рассмотреть и искажённое яростной гримасой лицо, и алый свет лампад, отражённый на жадном до крови ноже, и людей, спешащих на помощь...
Она сбила встречным движением руки нож в сторону и толкнула нападавшую плечом в плечо. На убийцу навалились служанки и жрец.
Вряд ли она такое предвидела, подумалось Ленке Афиногеновой.
Началась возня на полу. Гостья рычала, служанки отвечали криками, потом охнул парень, а Ленка стояла и стояла в оцепенении, глядя, как умирает юный жрец, а измазанные кровью три женщины борются, не замечая порезов...
В почивальню вбегали какие-то новые люди, промелькнуло лицо Эпиметея, Афиногенову оттеснили куда-то за ложе, кто-то, кажется, Писистрат, хлопотал, утирая полой тоги кровь с её шеи, а от раны по коже и вглубь тела уже разбегалось какое-то странное пламя, впрочем, возня закончилась, и буйную визитёршу уволокли прочь.
Перед Ленкой снова появился Эпиметей. Лицо его выражало сразу несколько чувств. Студентка-пифия уловила раздражение, испуг и... затаённую досаду.
— Больше никаких посетителей! — распорядился верховный жрец, только голос его показался Ленке далёким-далёким.
На шатающемся лице Эпиметея появилось подобие тайной злой надежды, а потом Афиногеновой почему-то стал интересен потолок. Потолок занял всё зрительное пространство и — всё погасло.
X
При приставлении головы на место
задержанный скончался.
Ранним утром из города, скрытого сумерками, туманом и дымом, вышел шатающийся долговязый воин Аполлон Ромашкин. У него адски болела голова — надышался гарью. Тело ныло — провёл ночь в неудобной позе на земле, да ещё эти узкие неудобные доспехи, будь они неладны... Расположение духа ни в дугу — грызла совесть и обида на собственную дурость. В общем, парень попал на дно самого глубокого эмоционального колодца, который только можно вообразить.
Так или иначе, дело было сделано. Троя пала. Ликующие греки награбят и набесчинствуют вдоволь и поплывут домой. Этой ночью студент обеспечил себе билет в Дельфы. Но плыть категорически не хотелось. Чудилось, что вместо воды в море будет кипеть кровь неизвестных Аполлону людей, тех, кого всю ночь резали неистовые ахейцы. Дедушка Ромашкина по отцовской линии, некогда председатель колхоза, а ныне пенсионер, в таких случаях говаривал: «Раскисла интеллигенция, соплёй пошла».
Да, засопливилась юная интеллигенция, сначала сделала, а потом увидела плоды трудов своих.
Аполлон добрёл до кораблей Агамемнона, отыскал царский. Воины, оставленные сторожить флот, помогли странному чужаку вскарабкаться на борт.
— Ну, как там? — Глаза охранника пылали досадой и завистью.
— Прекрасно, — с горечью ответил студент. — Неужели это всё — из-за красивой бабы?
— Дурак ты, чужанин, хоть и копьё тебя не берёт, — сказал второй страж, постарше первого, покачав головой. — Конечно, нет. Елена, конечно, бабёнка божественная, я сам её видал, когда мой царь был на свадьбе Менелая. И все поклялись быть заодно, когда она предпочла будущего царя Спарты другим великим мужам. Агамемнон радовался за младшего брата... Да, Парис похитил её, непутёвую. И это оскорбление, которое смывается кровью. Преступление его утяжелилось тем, что он забрал и царскую сокровищницу.
— А где же Менелай был? — без особого интереса спросил Аполлон.
— На Крите гостил. Ну, теперь с богатой добычей вернёмся домой...
— Так ты и вернёшься с добычей, — передразнил младший и тут же поморщился, непроизвольно схватившись за плечо. — Мы тут торчим, пока все... Где ты здесь узрел добычу?
— Да замолчи, не тявкай! Агамемнон справедлив, он нас не обидит...
Но Ромашкин не слушал эту перебранку. Она наверняка повторилась за последние несколько часов в сотый раз. Парень проковылял к корме, где оставил своё сокровище — половину жертвенной чаши, завёрнутую в нормальную одежду из нашего мира.
Больше у него не водилось никакого скарба. Студент Ромашкин сгрёб узелок, спрыгнул на берег и побрёл куда-то на север, мимо греческих кораблей, с которых грустно смотрели в сторону разоряемого города неудачливые ахейцы, попавшие в караул.
— Эй, Аполлон! — окликнул старший охранник Агамемнонова судна. — Куда ты?
— На хрен, — просипел парень и отмахнулся.
Ветер унёс его слова в сторону Трои, зато жест как-то успокоил стражей.
Уже рассвело, но погода стояла пасмурная, и захваченный город будто бы курился сизым дымом, втекавшим в низкую обложную облачность.