Полмира

— Благодаря тебе. — Он размотал полоску бинта. — Ты сделала то, чего ни один дипломат не мог достичь, и добилась союза с Империей Юга. Я почти рад, что не раздавил тебя камнями. И ты получила свое вознаграждение. — Он коснулся эльфийского браслета, чей тусклый свет был виден сквозь рукав.

— Я бы отдала его, если бы могла открыть.

— Скифр говорит, его нельзя открыть. Но ты должна носить его с гордостью. Ты его заслужила, и более того. Быть может я больше не сын своей матери, но во мне все еще ее кровь. Я помню свои долги, Колючка. Так же как ты помнишь свои.

— В последние несколько дней у меня было много времени для воспоминаний. Я вспоминала Тровенланд.

— Еще один союз, на который никто не мог надеяться.

— У вас есть привычка уходить с ними. Я все думала о человеке, который отравил воду.

— Которого ты убила?

Колючка посмотрела в его бледно-голубые глаза.

— Он был вашим человеком?

Отец Ярви не выказал удивления, ни подтверждения, ни отрицания. Он заматывал ее лицо бинтами, словно она ничего не сказала.

— Весьма хитроумный человек, — продолжила она, — если ему нужны союзники, и он знает буйный нрав короля Финна, мог разыграть что-то в таком духе.

Он аккуратно вставил булавку в бинты, чтобы зафиксировать их.

— А вспыльчивая девчонка, заноза в заднице мира, которая ничего не знает, могла попасться в эти сети.

— Такое могло случиться.

— В тебе тоже есть хитроумие. — Отец Ярви аккуратно сложил бинты и нож в свою сумку. — Но ты должна знать, что хитроумный человек никогда не раскроет свои схемы. Даже своим друзьям. — Он похлопал ее по плечу и встал. — Как говорила моя старая учительница, храни свою ложь лучше, чем зерно зимой. А теперь отдыхай.

— Отец Ярви? — Он обернулся, черная фигура в ярком контуре двери. — Если бы я не убила того отравителя… кто бы выпил воду?

Повисла тишина, и из-за этого света позади него, Колючка не видела лица Ярви.

— Некоторые вопросы лучше не задавать, Колючка. И уж точно на них лучше не отвечать.

— Ральф снова собирал команду. — Бренд попинал невидимую пыль кончиком сапога. — Несколько новых человек, но по большей части старые лица. Колл говорит, что ждет не дождется, когда начнет украшать резьбой другую часть мачты. А Досдувой думает начать проповедовать на севере слово Единого Бога. Фрор тоже с нами.

Колючка тронула пальцем свои бинты.

— Думаю, теперь народ меня будет спрашивать о том, как я получила эти шрамы, да?

— Геройские отметины, — сказал Бренд, почесывая шрамы, вившиеся по его предплечьям. — Отметины достойных деяний.

— Не думаю, что мой внешний вид когда-либо был моей сильной стороной. — Снова неловкая тишина. — Отец Ярви говорит, ты убил герцога Микедаса.

Бренд поморщился, поскольку воспоминание было далеко не из приятных.

— Его убила земля. Я лишь познакомил его с ней.

— Не похоже, чтобы ты этим гордился.

— Нет. Не уверен, что Мать Война коснулась меня так же, как тебя. У меня нет твоей…

— Ярости?

— Я собирался сказать «храбрости». Гнева во мне достаточно. Просто я бы хотел, чтобы это было не так.

— Отец Ярви говорит, ты тащил меня назад. Он говорит, что ты спас мне жизнь.

— Всего лишь делал то, что делают напарники по веслу.

— Все равно, спасибо за это.

Он уставился в землю, покусывая губу, и наконец посмотрел на нее.

— Прости меня. За все, чего бы я там не сделал. За… — У него снова был этот беспомощный вид, но у нее не возникло желания удержать его, ей захотелось его ударить. — Прости.

— Это не твоя вина, — проскрежетала она. — Просто так все получилось.

— Хотел бы я, чтобы получилось по-другому.

— Я тоже. — Она была слишком уставшей, слишком больной, слишком раненной внутри и снаружи, чтобы постараться все сгладить. — Вряд ли можно сделать себя кем-то другим, так ведь?

— Наверное, — сказал он покорным тихим голосом, из-за которого ей еще сильнее захотелось его ударить. — Мы через многое с тобой прошли. Надеюсь, все еще сможем быть друзьями.

Она сделала голос холодным. Холодным и острым, как обнаженный клинок. Либо так, либо она начала бы плакать, а на это она пойти не могла.

— Не думаю, что для меня это сработает, Бренд. Не вижу, как все может вернуться и стать таким, как было.

Его рот от этого жалко скривился. Словно это ему было больно. Вина, скорее всего, и Колючка надеялась, что ему от этого больно. Надеялась, что ему хотя бы вполовину так же больно, как ей.

— Как хочешь. — Он повернулся к ней спиной. — Я буду рядом. Если понадоблюсь.

Дверь закрылась, она сжала зубы, и лицо от этого заболело. Она почувствовала, как из глаз текут слезы, и смахнула их прочь. Это было нечестно. Совсем не честно, но она думала, что в любви честности даже меньше, чем на поле битвы.

Одурачить себя и однажды было уже слишком часто. Надо было вырвать эти надежды, прежде чем они могли пустить корни. Нужно было убить семена. Как только смогла, она доковыляла до Ральфа и попросила посадить ее на другое весло на обратном пути.

Уж это-то они ей должны, не так ли?

Странные союзники

— Так вы уезжаете? — спросила Сумаэль, и ее тяжелые шаги эхом отдавались в коридоре.