«Я люблю тебя». Знала ли она? Наверное, знала, и ждала, чтобы услышать это от него. Не дождалась. И все-таки, очевидно, что-то предчувствуя, написала письмо, которое Руфус нашел в ящике ее рабочего стола. Его девочка всегда была намного умнее его, она все правильно сделала. На листе пергамента до боли знакомым почерком написано: «Руфус, будь счастлив. И пожалуйста, постарайся выжить». Он постарается. Постарается ради той, которая в его памяти навсегда останется девочкой с теплыми карими глазами, такой, какой он повстречал ее. И если она хочет, чтобы он выжил, то так и будет. И пусть Амелия никогда больше не сможет ему ответить, он, Руфус Скримджер, всегда будет помнить эти последние строки. И он больше не побоится сказать Амелии: «Люблю», теперь он может говорить это сколько угодно. А еще он обязательно выживет, и выиграет эту войну, и отомстит за гибель своей девочки, и постарается быть счастливым, насколько это вообще возможно без нее. Потому что, наверное, этого хотела Амелия Боунс.
* * *
«Если бы...»
Уже лежа в Мунго, после того, как она обрела способность вновь связанно думать и рассуждать, Гермиона смогла, наконец, вспомнить, как все было на самом деле, а не так, как в мучивших ее кошмарах, которые, впрочем, недалеко ушли от действительности.
Никто из них, ни она, ни Рон, ни миссис Уизли, за все пять лет мирной жизни не могли представить, что то, что со стороны казалось им тишиной и спокойствием, на самом деле лишь затишье перед бурей, когда под ровной водной гладью скапливается, собирается разрушительная сила и в последний момент прорывается наружу, стремительно и неожиданно, и обрушивается неимоверной мощью на все вокруг. И уж тем более никто не мог и подумать, что человек, которого они, казалось, знали, как облупленного и не ждали от него ничего из того, что не могли бы предугадать, вдруг покажет им другую часть себя, ту сущность, существование которой повергло в шок.
И теперь Гермиона думала о том, что они могли бы заметить это гораздо раньше. Если бы Рон с Биллом больше интересовались братом, забегали бы к нему, а не отговаривались тем, что у самих работа и семья, да и у Джорджа бизнес, из-за которого он вынужден работать за двоих, выполняя обязанности Фреда, и ему самому не до гостей и разговоров.
Если бы Чарли не уехал так спешно обратно в Румынию и за пять лет сделал что-то большее, чем ежемесячное письмо родителям, превратившееся уже в обязанность, нежели в желание искренне рассказать о своих делах.
Если бы Джинни хоть иногда уделяла каплю своего внимания кому-то, кроме Гарри и его потребностей. И если бы Молли пригляделась, что происходит с ее сыном, потерявшим брата-близнеца, который был для него намного большим, нежели брат. Для Джорджа Фред был двойником, отражением, второй половинкой, без которой он перестал быть единым целым и навсегда остался инвалидом, потеряв нечто большее, чем руку или ногу. Он потерял часть самого себя. Лучшую часть. Осталась лишь злость, трансформировавшаяся из горечи; обида на то, что судьба обошлась так несправедливо именно с ним, а не с кем-то другим; желание отомстить, и уже неважно кому, просто за то, что этот кто-то имеет чудесную способность искренне радоваться каждому дню, любой мелочи, а он, Джордж, потерял эту способность навсегда, хоть и помнит до сих пор, как это было.
Если бы Анджелина, сразу после войны выскочившая замуж за Джорджа, хотя Гермиона всегда была уверена, что той нравился Фред, а Джорджа она просто сочла подходящим суррогатом, проявила бы больше интереса не к бизнесу мужа, а к тому, чем занята на самом деле его голова…
И, конечно, если бы она, Гермиона Уизли, в девичестве Грейнджер, всегда считавшая себя такой умной и проницательной, проявила бы к семье деверя больше интереса, то непременно бы увидела зарождающееся тихое безумие в глазах Джорджа, возникшее еще в первый год после смерти Фреда. Именно тогда дикий зверь начал овладевать разумом, охватывать, оплетать изнутри и прокладывать путь наружу. Сейчас, на больничной койке, это становилось ясным и понятным, все мелкие штришки складывались в единую картинку, как паззл. Сейчас, но тогда на это никто не обратил внимания. Возможно потому, что никому просто не было до этого дела. Вплоть до того дня, когда две недели назад Джордж Уизли устроил бойню в собственном доме…
… Рано утром камин полыхнул зеленым и Гермиона, еще не успев подойти, услышала истерический крик Анджелины:
- Рон! Рон, Гермиона! Вы дома? Пожалуйста, помогите!