Полночь

Все-таки она рискнула шагнуть на лестницу и спустилась на одну ступеньку. Ступенька скрипнула под тяжестью ее тела, и этот звук отдался в ее ушах, как удар хлыста. Сердце Элизабет бешено заколотилось, она прислонилась к стене и немного постояла. Посмотрела на недвижных птиц, и ей показалось, что они готовы устремиться в пролет лестницы. Их было семь, и она представила себе, как они кругами ринутся вниз, услышала их крики, глухой шум широких крыльев. Сокол с плоской спиной и длинной шеей пристально смотрел на нее стеклянным глазом. Над дверью великолепный ворон раздувал зоб, от него падала на потолок тень, напоминавшая сказочное чудовище. Рядом с ним стояла птица, которую Элизабет не смогла опознать: с плоской, как у пресмыкающегося, головой, косо распростершая крылья, словно два веера с глазками на перьях, а перед чудищем с коричневой спиной и белым брюшком, толстым и округлым, как у банкира, она испытала неодолимый страх, тем более что эта птица смотрела на нее спокойным и жестоким взглядом, точно великий герцог. Девушке показалось, что она уже встречала этот взгляд, но не могла вспомнить где, однако через несколько минут мысленно приодела мать господина Эдма в рыжие перья и тогда увидела в кошмарной птичьей голове ее черты. Несмотря на волнение, Элизабет улыбнулась этому созданному ею самой образу, а свое поведение посчитала смешным. Девушка побоялась, что кто-нибудь застанет ее здесь и ей придется объяснять, зачем она тут торчит, и, набравшись храбрости, пошла обратно по коридору, который вел к ее комнате. Усилием воли заставила себя Элизабет не видеть в темноте ничего, кроме темноты, и успешно справлялась с этой задачей, пока не дошла до двери господина Эдма, но тут остановилась, как пораженная громом: огромных ботинок с пуговицами перед ней не было! Это обстоятельство, в общем-то пустяковое, на которое при свете дня она не обратила бы внимания, в этот ночной час, в этом мрачном коридоре, приобретало странный и непонятный смысл. Если ботинки забрал какой-нибудь слуга, почему она его не видела и даже не слышала шума его шагов? Значит, их унесли внутрь комнаты. Но тогда зачем было выставлять их за порог? И опять же: как это здесь ухитряются открывать и закрывать двери настолько бесшумно, что даже она, с ее тонким слухом, ничего не слышит?

Элизабет быстро дошла до своей комнаты и бросилась в темноту, как в пропасть. Нечего рассуждать, надо только найти на ощупь свою кровать, лечь и уснуть… Затворив за собой дверь, она быстро сбросила с себя одежды и нагая забралась под одеяло. Несколько минут клацала зубами, потом от тепла ее молодого тела согрелись ледяные накрахмаленные простыни, которые так забавно шуршали, точно листья на ветру, стоило ей повернуться. Она немного полежала, затем осторожно выпростала руку и натянула простыню на лицо, оставив лишь небольшую щелочку для воздуха. Ей казалось, что таким способом она будет защищена от многого, но от чего именно, даже не хотела думать, пряталась — и все тут. Время шло. Не раз девушке чудилось, будто в углу кто-то шевелится или кто-то дышит у самого ее уха, и она обмирала от страха. Затаив дыхание, вслушивалась, но над ее головой плотным облаком висела тишина. Элизабет казалось, что она лежит на дне моря где-то за тысячи километров, и она видела себя такой маленькой, что у нее кружилась голова. Сон понемногу увлекал ее в свои волшебные края, она вздрогнула, снова ощутила себя в постели и услышала уже знакомый ей шепот, но на этот раз поняла, что это шуршат накрахмаленные простыни, и со счастливым вздохом заснула. В тот миг, когда сознание покидало ее, ей померещилось, будто чья-то рука осторожно повернула ключ в замке ее двери.

V

На другое утро Элизабет проснулась оттого, что на ее лицо упал лучик света. Хоть занавески и были задернуты, солнечный луч просочился сквозь щель и разбудил девушку. Две-три секунды она не могла понять, где она, потом все вспомнила, и ее вчерашние страхи вызвали у нее улыбку. Завернувшись в одеяло, она подошла к окну, повернула шпингалет и открыла створки, петли которых заскрипели. Затем принялась за ставни, которые удерживались железной накладкой, в конце концов распахнула их наружу и громко вскрикнула от изумления и восторга — такой чудесный вид открылся ее взору. Дом, опирающийся на контрфорс, словно шагал в пропасть и господствовал над долиной, по краям которой черной стеной стоял лес. Длинная полоса тумана распадалась на клочья под утренним солнцем. Тут и там виднелись извивы огибавшего холмы ручья. Взгляд Элизабет переходил от одной детали пейзажа к другой и наконец затерялся в прозрачной синеве неба, такой яркой и лучезарной, что ей вскоре пришлось опустить взор к горизонту. Насколько хватал глаз, чернел лес, словно огромное чернильное озеро.