Полночь мира (=Пепел Сколена)

  Он почти добрался до двери, когда рука ткнулась во что-то мягкое. Он сразу понял, что это такое, но волна смрада и какая-то гнилостная, мерзкая на ощупь слизь лишили спасительных сомнений начисто. В летней духоте тело уже начало разлагаться. Наверное, кто-то из друзей упал прямо посреди комнаты. Наверное, он (или она) пытался добраться до стоящей на столе плошки с жиром, чтобы ее зажечь. Почему-то Моррест помнил: раньше она всегда стояла на сколоченном из горбыля колченогом столике. Нет, так ничего не найдешь. Надо встать и завладеть светильником, последним спасением от мрака.

  Моррест аж застонал, чувствуя, как кружится голова. Но все-таки пересилил себя, превозмогая радужные круги в глазах, выпрямился, ощупывая поверхность стола. Тут были и огниво, и трут в раскрытом кисете, и сама плошка: палец вляпался в сало, Моррест машинально облизнул, чувствуя, как беснуется голодный желудок. Перед ним во весь рост встала титаническая задача: как высечь искру наощупь, в полном мраке. Возможно, впервые в этом мире Моррест молился, призывая на помощь Справедливого Стиглона.

  Наверное, от удивления, или просто поощряя неофита, божество пришло на помощь: очередной удар кресала пришелся точно по кремню, ослепительные в могильном мраке искры брызнули на высушенную древесную труху. Запах дыма разбавил трупное зловоние, а искорки обернулись алым рдением подожженного трута. Осторожно, опасаясь погасить появившиеся искры, Моррест принялся раздувать пламя. Угольки рдели все ярче, из мрака уже выступил небольшой участок поверхности стола. Наконец, на щепотке трута затрепетал крошечный, еще беззащитный перед любым сквозняком язычок пламени. Осторожно подняв трут, Моррест поднес его к фитилю, плававшему в плошке. Получив новую пищу, огонек вытянулся, засверкал ярче. На низких, темных стенах заплясали уродливые тени. Чтобы оглядеться, Моррест поднял плошку повыше. Лучше бы он этого не делал, доверив мраку хранить тайны мертвых.

  Моррест успел поставить плошку на стол, иначе точно опрокинул бы ее на ноги, да еще подпалил жир фитилем. Потому что на полу, раздувшийся и посиневший, лежал Альдин. Над ним лениво нарезали круги жирные мухи, из приоткрытого посиневшего рта выглядывали и снова скрывались внутри бело-зеленоватые черви. Накатившая тошнота бросила Морреста на пол, если бы он успел хоть что-то поесть, наверняка бы вырвало. Прямо на труп...

  - Нет, - шептал Моррест, чувствуя, как в душе разгорается пламя. Не то, которое сжигало его на любовном ложе или под сенью вековых лесов. - Нет, мать твою... - Сейчас он не испытывал благодарности к богам - ни к Богу своего мира, ни к местным. Наоборот, если бы кто-то из Них предложил поменяться участью с парнем, он бы согласился, не колеблясь. Бессильная ярость, горе, ослепляющая боль - все сразу. Все - густо замешанное на ненависти к алкам. К Амори. - Я убью эту суку... Убью-у-у...

  Сколько он так сидел, Моррест сказать бы не смог. В плошке почти не осталось жира, и фитилек уже мигал, из последних сил пытаясь поддерживать пламя. Впрочем, Моррест не смог бы ответить, сколько его было изначально. Однако в какой-то момент он сумел подняться на ноги и, наконец, оглядеться.

  Кроме огнива, на столе лежал меч. Тот самый, который еще недавно принадлежал Альдину. Оружие показалось неописуемо тяжелым, но Моррест не бросил. Он уже уяснил первое правило жизни в новом мире: безоружный - никто и звать никак. Это там ты можешь быть "старшим менеджером" или "депутатом" без автомата за плечом. На развалинах Сколенской империи да без меча ты... Тут два варианта, и оба Морреста не устраивали. Или раб, или труп.

  Второе открытие было еще более радостным - потому что обещало не меньше нескольких дней жизни. Пол в избе был земляным, но в одном месте его покрывали потемневшие от времени доски. Сами доски почти скрыты всяким хламом, если смотреть чуть сбоку, уже не видно. Что и говорить, хозяева знали толк в маскировке.

  Пошатываясь, держась за стену, Моррест добрел до груды полуистлевшего хлама, еще недавно служившего ложем Хегеру. Непослушными руками он растаскивал тряпье, какую-то вытертую до неприличия старинную шкуру, увядшие еловые ветки... Когда сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из груди, Моррест нащупал массивную, основательную ручку. Оставалось изо всех сил за нее потянуть.

  Окрылся черный провал, снизу дохнуло холодом. Лаз был достаточно широк, а сам Моррест изрядно исхудал. Вскоре он стоял внизу, люк оказался чуть выше головы. Моррест спустил вниз светильник. Повинуясь странному наитию, следом забрал огниво и оружие, а потом захлопнул крышку. Только теперь он огляделся.