Полночь мира (=Пепел Сколена)

  - Будет, - отдышавшись, когда мокрый кашель иссяк, произнес Валигар. Его тело догладывала неизлечимая болезнь, но силе его воли можно было позавидовать. - Я знаю, однажды ты пойдешь... против Амори. Может быть, поднимешь народ. Или будешь бороться... как-то еще. Но ты сможешь пойти дальше учителей. Не знаю, сможешь ли выжить и победить, но попытаешься... наверняка.

  Кашель снова скрутил Императора, грудь ходила ходуном, судорожно втягивая воздух и бессильно опадая. Нет, наверное, все же не туберкулез в последней стадии, то бы плевался кровью - отметил Моррест. Наверное, какой-нибудь сильно запущенный, давно ставший хроническим бронхит. Но наверняка не только он. Иначе не было бы этой восковой желтизны рук и лица, нездоровой одутловатости, затаенного страдания в глазах. Как он ходит-то, а?!

  - Когда Амори нападет на Сколен... Когда его армия двинется сюда... Защити Империю. Защити... столицу. Даже такая Империя лучше, чем... чем чужаки. И спаси... моих подданных... Если ты из Верхнего Сколена... Ты видела, как бывает, когда... завоевывают.

  Эвинна вздрогнула. Она не рассказывала о своем детстве в докладе - но, видимо, владыка умел читать между строк и видеть людей насквозь.

  - Что я могу? - закономерно спросила Эвинна. - Я не полководец, не правитель, не Харванид. Я лишь сирота, ставшая Воином Правды... Никудышным Воином.

  Император через силу рассмеялся. Смех получился жутковатый - какая-то смесь клекота и бульканья, закономерно захлебнувшаяся в кашле. Но отдышавшись, правитель продолжил:

  - Ты видела... нынешних Харванидов. Меня... и Карда. Если мы не справляемся со своим делом... попытайся хоть ты. Иначе... иначе наступит конец. Останови Амори!

  Воцарилось молчание - лишь что-то клокотало и булькало в груди правителя. Моррест испытал раскаяние - наверняка именно его часть доклада так впечатлила Императора. Теперь, беспощадно-честно оценив свое бессилие и масштаб угрозы, Император принял последнее решение. Почему-то Моррест был уверен: правитель попытается остановить неизбежное и сам. Но как подобает настоящему правителю, он не сложит все яйца в одну корзину. "Да он же как в будущее глядит!" - поразился Моррест. Неужели Император понял, что рассказ о восстании в Верхнем Сколене - по сути, о ней, пока безвестной девчонке? И пытается дать ей шанс дожить до главного сражения жизни? Похоже, ох похоже.

  Интересно, чего стоило Императору так говорить с безродной девчонкой, переступить через кастовую спесь и признать свое ничтожество? Наверняка Император, чья Империя превратилась в большую руину, только сегодня смог взглянуть на свое правление непредвзято. И понял, что сам, сам виноват во всем, что случится дальше. "Не дай Бог такого никому" - подумал Моррест. Но Валигар нашел силы признать, что жил по-свински. Наверное, уже за одно это он заслуживает уважения.

  - А теперь уходите из города... и из страны. Я... дам денег на дорогу. Не мешкайте, днем... будет уже поздно.

  Император отвязал от пояса увесистый кошель и протянул Эвинне. Грациозно поклонившись, девушка приняла дар.

  - Прощайте, - произнес повелитель Сколена. - Сделайте... что не смог я...

Глава 19. Святой отец

  "Сорок девять лет! На такое он потратил сорок девять лет жизни! - поразилась она. - Сколько же за это время можно сделать, а он потратил жизнь на вещи, которые никому не нужны! А в это время целые народы стонут в рабстве, мрут от голода и болезней, и такие, как Тьерри, захватывают власть! Скольких людей он мог бы вылечить, скольких детей вырастить!"
  "Сказание об Эвинне Верхнесколенской...", ХХ, 99, 5.

  ...Эвинна размашисто шагала по ночным улочкам Нижнего города. Если бы не императорская подорожная, их бы ни за что не выпустили с Горы, тем более не вернули бы Эвинне меч. Но Малая Императорская печать оказалась надежнее любого пароля. Угрюмый десятник с синяками под глазами - следом бесконечных попоек, отворил крошечную калитку в стене. Через нее наверняка пускали и за мзду, и деньги у них теперь были - но зачем платить, если можно не платить?

  Снова тянулись кварталы развалин. После разговора с Императором они казались особенно зловещими: будто все, что вокруг, вот-вот рухнет, и из-за нелепых декораций покажется нечто вовсе чудовищное. Вроде пресловутой Великой Ночи, которой еще долго будут пугать детей.