Полночь в Часовом тупике

— Вы слишком опасный собеседник для женатого человека, который влюблен в свою жену, — ответил Виктор.

— Ах, соблазнитель! Вернитесь скорее, послушайте: у меня есть воздыхатель, его зовут Арно Шерак, он от меня без ума, но я знаю этих мужчин: если хочешь привязать кого-нибудь потуже, нужно сперва долго отказывать.

— Так вы хотите, чтобы я вызвал его на дуэль?

— Я достаточно взрослая девочка, сама справлюсь. Арно Шерак подтвердит вам то, что я сейчас рассказала. В тот самый день он появился в коридоре сразу вслед за мной. Он там явно не сразу возник, дожидался какое-то время, я даже сперва подумала, что это с ним ругался Робер.

— Может, и правда с ним?

— Да вряд ли, скорее, он подстерегал меня, чтобы украдкой сорвать поцелуй… озорник!

Она поднесла к губам сложенные щепоткой пальцы, поцеловала их и подула в сторону Виктора. В эту же секунду воробьи, собравшиеся вокруг старика, сорвались и улетели, шелестя крыльями, как страницами. Огюстен Вальми брезгливо отпрянул, наступив на ногу продавщице лотерейных билетов. Она погрозила ему вслед кулаком.

Глава седьмая

Тот же день, ближе к вечеру

В свои тринадцать лет Гийом Массабьо выглядел на все пятнадцать. Отец его поколачивал, матери до него не было дела, и расцветал он лишь в классе, среди почитателей его таланта. Он изображал учителей с таким мастерством, что любой мог бы поклясться: парень буквально превращается во взрослого. Его любимым объектом для пародий был Шарль Таллар, которому доверили обучение родному языку и воспитание своры свободолюбивых подростков.

В этот ноябрьский денек скука, написанная на склоненных к тетрадкам лбах учащихся, так сочеталась с серостью мрачного низкого неба, что Гийом Массабьо не мог удержаться от искушения прервать эту порочную связь. Какое ему дело до того, что лжец никогда не останется безнаказанным и что глупец подобен автомату? Взрослые стараются и вешают на уши лапшу, страной руководят дебилы. Жизненнный опыт доказывает, что все, что им внушают, — обман.

Воспользовавшись тем, что учитель отвернулся, чтобы написать мелом на черной доске очередной девиз: «Благородный человек пишет оскорбления на песке и прославления на мраморе», он двумя указательными пальцами оттянул вниз веки, большим пальцем правой руки изобразил усы и вобрал внутрь губы.

Всеобщий взрыв хохота был ответом на этот карикатурный портрет.

Шарль Таллар страшно побледнел и в ярости объявил:

— Массабьо, вы мне проспрягаете во всех временах настоящего, прошедшего и будущего времени глагол: не предаваться во время занятий идиотскому гримасничанию.

— Но мсье, если это глагол, то я житель Патагонии!

— И вы оставлены после уроков на два часа.

— Но сегодня все в три часа уходят, это праздник Всех Святых! Меня ждет мама, чтобы пойти на кладбище!

— Ну, обойдется без вас на этот раз.

— Она будет волноваться.

— Хорошо, на три дня вы отстранены от уроков.

— Это несправедливо.

— Ну тогда ноль и предупреждение. Дайте ваш дневник, пожалуйста, я напишу вашим родителям, как вы мешаете мне на занятиях.

Он не обратил внимания, каким ненавидящим взглядом ответил ему Гийом Массабьо, залезая на эстраду.

Точно так же, как он проигнорировал фирменный бланк лицея Карно, навешенный на задний карман его штанов, пока он отвернулся от учеников. На бланке красовалось:

Шарль Таллар — сукин сын
И мочалок господин…

— Эх, Рене Кадейлан, вы просто бешеный баран, у меня приглашение от англичанского лорда, потому я имею право войти! — прогремел Луи Барнав могильщику, проверяющему билеты в кабаре «Небытие».

Высокий рыжий человек, сунув руки в карманы черной куртки и выпростав наружу внушительную бороду, оглядел его с озадаченным видом.

— У меня были указания на твой счет. Ты уже устраивал скандалы, и хозяин отнес тебя к разряду нежелательных посетителей. Ты был пьян в стельку и два раза подряд угрожал разнести все в заведении.

— Мы с алкоголем пришли к окончательному разрыву, Рене. Я рвусь сюда лишь потому, что здесь единственное место, где я утешаюсь с тех пор, как погибла моя семья. Бесконечное блаженство. Вечность. Постоянное чистилище. Так приятно вдыхать атмосферу места, где ничто более не существует, вдали от этого постылого капернаума, который называется миром. Здесь никаких тебе королей, судей, Третьих республик, а также двух предыдущих, никаких битв, сражений и перемирий, ни тебе эволюции, ни прогресса, ни налога на двери и окна, все здесь перемешано, и мы начинаем с чистого листа, живем, живем, друг друга не трогаем! И к тому же я замерз, холод на улице собачий, мне нужно немного тепла перед тем, как заползти в свою каморку без отопления!

Могильщик с рыжими волосами окинул его неприветливым взглядом.

— Слушай, ты часом не чокнутый? Ну слегка не в себе, это точно. Держи билет, давай считать, что я тебя не видел, сожмись в комок и сделайся совсем маленьким.