Полночь в Часовом тупике

— Спасибо, Рене, надеюсь, комета тебя пощадит! И твою невесту, славная она девчонка. Когда у меня водятся деньжата, чтобы расплатиться за продукты в бакалее Фулон, я всегда стараюсь попасть к ней.

— Это точно, Катрин — замечательная цыпочка, — Рене Кадейлан так растрогался, что аж прослезился.

Он гордился тем, что ему удалось покорить ее сердце: не она ли разрешила себя целовать двумя днями раньше, прошептав на ушко, что она вновь воспылала к нему страстью и что как только у него выдастся свободный вечер, они отправятся в ее гнездышко под крышей, чтобы заняться понятно чем… И вообще, он же счастливый отец своего ребенка!

Рене Кадейлан отодвинул тяжелый занавес, маскирующий порог. Луи Барнав бесстрашно вошел в комнату, темную, как туннель. Медленно загорались свечи, стоящие на выступах стен. Блеснул массивный подсвечник — композиция из черепов и костей напоминала костлявые пальцы, держащие погребальные свечи. Вдоль комнаты стояли деревянные гробы. Стены украшали скелеты в вычурных позах, батальные сцены, гильотины и корзины с отрубленными головами. Невидимый хор шептал: «Добро пожаловать в нашу пещеру, презренный смертный, погрузись в волны вечности. Подбери себе гроб, слева или справа, разместись там поудобнее и наслаждайся торжественным спокойствием кончины. Да смилостивится над тобой Господь!

Луи Барнав заметил под куполом могилу, перед которой он обычно усаживался в прошлые разы. Сейчас там сидели две пары подвыпивших буржуа, которые жизнерадостно выпивали и закусывали, овеваемые гнилостным запахом помойки, которую уже явно больше недели забывали вынести. Одни официанты разносили какие-то ядовитые зелья, содержащие целый набор сильнодействующих ядов, каждого из которых хватило бы свалить быка. Другие продавали сертификаты на погребение по смешной цене 20 су.

Луи Барнав, вне себя от ярости, уселся перед афишей, предрекающей появление кометы и последующий конец света, перечитал ее раз, другой, и, уже не сдерживаясь, обрушился на пришельцев.

— Пиво! Вишни в водке! В этом священном месте! Какой позор, даже, более того, — святотатство!

Он схватил пивной стакан и опрокинул его. Пиво полилось на пол. Дамы завизжали. Их пьяные вишни тоже отправились в пыль.

— Гомункулы! Вы пьете, чтобы сегодня ночью предаться блуду, вы думаете только о ерунде, ни одна мысль о высоком не способна пробиться в ваш примитивный мозг человекообразного! Ну-ка, Лизетта, пошевеливайся, тащи сюда метлу! Это мой гроб, и, к вашему сведению, я сейчас в него плюхнусь, сборище болванов!

Замешательство обеих парочек позволило ему легко осуществить свою угрозу. Он ничком завалился на могилу. Однако победа его была недолгой. Два могильщика (один из них был Рене Кадейлан) схватили его за плечи, проволокли к выходу и вышвырнули на мостовую.

— О, беззаконники! — возопил он, вновь обретя вертикальное положение. — Сволочи! Так обращаться с пожилым человеком! Вы поплатитесь за это и даже раньше, чем можете предположить!

На его плащ посыпались светлые конфетти. Он поднял голову, и комок попал ему прямо в нос. Это пошел снег, валясь с неба большими хлопьями. Луи Барнав сардонически захохотал:

— О, запомните этот вечер! Я присоединюсь к вам, мои родные. Здесь все иллюзорно и тошнотворно, какая-то вселенная могильщиков! Пойду точить свой нож, прежде чем навсегда отбросить копыта.

Улочки, спускающиеся с Холма, побелели от снега. Площадь Тертр была совсем засыпана, и следы подошв отчетливо выделялись на заснеженном скользком тротуаре. Луи Барнав, кутаясь в плащ, мчался вперед, словно преследуемый охотниками зверь. Одно за другим гасли окна, редко где сквозь ставни пробивался луч света. Наверное, там играют в карты, а кто-то потягивает подогретое винцо. Луи Барнав позавидовал этим счастливцам. Он чувствовал себя последним человеком на этой планете. Вокруг церкви Сан-Пьер горели фонари. Колокол пробил одиннадцать раз, и где-то другой вторил ему в отдалении. Луи Барнав зашел в какую-то дверь и начал спускаться по лестнице. Ступеньки скрипели под его осторожными шагами.

Шарль Таллар вернулся домой в очень злобном настроении. Только он собрался после занятий повыглядывать в толпе матерей и гувернанток таинственную особу, написавшую письмо, порасспрашивать аккуратно, как на него насел директор лицея, затеяв долгий нудный разговор о мероприятиях, приуроченных к концу года. Из-за этого он опоздал к ужину, что для его проникнутой разнообразными холостяцкими правилами и установками натуры было просто неприемлемо: он всегда ужинал ровно в семь, и точка. А так, пока он запасся порцией брюссельской капусты в молочном кафе, пока приобрел длинный батон и пирожное сант-оноре в булочной, прошло больше получаса, и перед тарелкой он очутился уже без чего-то восемь.