Полночь в Часовом тупике

— Очень мило с вашей стороны.

— Нет, я просто реально смотрю на вещи. Если ты опускаешь руки перед трудностями, ничего не получается. Сидите ровно, пожалуйста, не двигайтесь, будьте естественны, я хочу перенести на холст то, что кроется в глубине ваших глаз.

* * *

— Это ваши последние фотографии? — спросил Жозеф, рассеянно изучая распечатки с портретом Одера, букиниста с набережной Вольтера.

— Прекратите хватать их руками, они еще не высохли.

— Вот этот человек очень удачно получился. Похож на верблюда после перехода через пустыню.

Сидя на пороге лаборатории, Виктор смотрел на мастерскую Таша.

— Она сейчас рисует что-то?

— Да, ее нельзя беспокоить, она пишет портрет…

Виктор вовремя остановился. Да и вообще, ему не нравилась идея, что Валентина де Пон-Жубер позирует его жене.

— А кстати, любезный мой шурин, у меня сегодня вечером еще полно дел. Можем мы закончить нашу беседу так, чтобы нас при этом еще не продуло? А то тут сквозняк.

Виктор закрыл дверь и подошел к стоящему у печки зятю.

— Я весь внимание.

— Я мог бы отправиться в пригород и кое-что разузнать. Ведь что, по сути, значит тот факт, что Лина Дурути была отправлена в Бисетр в 94 году? Я так ничего и не узнал о ее остальной жизни.

— Вы же рассказывали, что она читала стихи как настоящая актриса!

— И что с этого? Это не значит, что она действительно работала в театре.

— Шарлина Понти знала законы органов Государственного призрения, касающиеся налога на зрелища. А Лина Дурути работала в системе Государственного призрения. Это вас не настораживает? И вспомните, она неделю была на юге Франции, когда убили Робера Доманси. Юг, Жозеф, там как раз живут баски. Шарлина вполне может быть Линой Дурути.

— То есть вы полагаете, что эта двуличная особа может быть убийцей? Но свидетельница Од Самбатель утверждает, что это был мужчина.

— Судя по описанию журналиста Рено Клюзеля, мадам Самбатель — женщина пожилая и больная, ночью она вполне могла обознаться.

— Знаете, что я думаю, Виктор? Ваш мозг требует отдыха.

В дверь постучали. Таша, которая уже сменила измазанную краской рабочую блузу, проскользнула внутрь. Она подозрительно взглянула на обоих мужчин.

— Что вы тут замышляете?

— Виктор показывал мне новые фотографии.

— А твоя натурщица еще здесь? — с показной беспечностью осведомился Виктор.

— Ушла, — ответила Таша, внимательно посмотрев на Жозефа.

Фермену Кабриеру сообщили, что обвинения, которые ему предъявлялись, сняты, и его освободят из-под стражи, как только будут выполнены необходимые формальности.

Он не особенно взволновался, простая душа: такие люди всегда совершенно уверены, что их невиновность, сколь ни трудно ее доказать, всегда в конце концов станет очевидной.

Хотя ему не рассказали никаких подробностей о причинах такого поворота расследования, он логично предположил, что было совершено третье убийство. Его мучила боль, которая возвращалась через равные промежутки времени. История эта началась, когда он вернулся из Тонкина. Утром он с непокрытой головой вышел на палубу и стоял, прислонившись к заднему лееру[61], как вдруг почувствовал, что солнце больно давит ему на голову. Красные пятна поплыли перед глазами, все вокруг закружилось и завертелось, сплетаясь в изогнутые линии и причудливые рисунки. Ему показалось, что гигантский спрут тянет к нему змеистые щупальца, россыпь разноцветных искр вспыхнула в набежавшей волне, с левого борта на него надвигался грохочущий паровоз, а по правому перекатывались в воздухе огромные искрящиеся алмазы. Он потерял сознание и очнулся через двое суток на своей койке весь в поту.

С тех самых пор он стал жертвой галлюцинаций, особенно когда в спокойное течение повседневной жизни вторгались какие-то неожиданности.

Как только он понял, что бледная с косой вновь нагрянула в Часовой тупик, он знал, что крокодил уже близко. Поэтому его не слишком удивляла его тень, вначале робко, а потом более решительно скользящая по стенам камеры.

Но крокодил явился не один. В паре с ним выступал вихляющийся скелет с глумливой улыбкой и всклокоченный старик, которых с саблями наголо преследовали солдаты в пестрых костюмах, на ходу превращающиеся в арлекинов.

Крокодил в упор смотрел на него. Его зеленая чешуйчатая кожа бледно фосфоресцировала в темноте, освещая камеру. Он разговаривал с Ферменом, не разжимая челюстей. Звуки грубого, резкого голоса отдавались в голове, и хотя никак не удавалось вычленить отдельные слоги, смысл послания был ясен. Как только он будет на свободе, ему нужно найти старого бродягу и помочь ему бежать от карающей руки правосудия.

Фермен Кабриер согласно кивнул, поднес руки ко лбу, звенящему, как бубен, и повалился на цемент.