Полночные близнецы

Возможно, именно ощущение бессилия заставило меня сделать то, что я сделала; я просто должна была совершить хоть что-то. Кто-то из рееви попросил меня передать какой-то пергамент на сторожевой пост по дороге в конюшни. Я уже стучала в дверь поста, когда обратила внимание на восковую печать, скреплявшую пергаментный рулончик. На печати красуется эмблема танов.

Я без слов передаю пергамент дежурному харкеру, тут же разворачиваюсь и бегом несусь обратно в замок, по галерее, мимо входа в рыцарский зал. Я стучу в дверь кабинета лорда Элленби и даже не дожидаюсь, пока он крикнет: «Войдите!»

– Сэр, – начинаю я, с трудом переводя дыхание, – та записка от моей мамы – та, из-за которой вы меня приняли в таны…

– А, ну да. – Он грустно улыбается. – Я частенько думаю, что было бы, если бы леди Андраста не передала мне ее.

– Сэр, печать на ней… Это была печать танов?

Лорд Элленби хмурится, потом открывает верхний ящик своего письменного стола и достает записку. Он внимательно изучает сломанную печать, и тут его глаза расширяются – он понимает.

– Нет, – говорит он. – Она не воспользовалась печатью. Но посмотри – она что-то спрятала под воском.

Он протягивает мне письмо, и я не позволяю себе задержать взгляд на мамином почерке. Печать сначала выглядит пустой, гладкой, но потом я вижу это. Крошечный кусочек ткани погружен глубоко в воск, он почти не заметен. Я ногтем выковыриваю лоскуток.

– Ты думаешь, Уна оставила это здесь для нас? – спрашивает лорд Элленби.

– Для меня, – отвечаю я, поворачивая лоскуток к окну, к свету.

– Почему?

– Потому что это кусочек занавески из моей спальни тех времен, когда я родилась.

– Ты уверена?

– У нас дома есть фотография: папа держит меня и Олли, когда мы еще младенцы. И держит он нас перед окном, и на занавеске вот этот рисунок.

– Ладно, – говорит лорд Элленби, – тогда чего ты ждешь? Иди. Забирай Олли, и идите домой.

Мы держим путь к нашему дому в Аннуне совсем в другом настроении, чем в прошлый раз, когда вдвоем покинули Тинтагель. Тогда мы думали, что нам предстоит нечто вроде миссии камикадзе, спасение Самсона. На этот раз нас ждет разгадка маминой тайны.

Пока мы едем, я рассказываю Олли о записке, оставленной мамой лорду Элленби: «Сделай так, чтобы моя малышка прошла Испытание». На лице Олли отражаются очень странные чувства. Недоверие, растерянность, боль и… ну да, это зависть, но не такая, чтобы вызвать во мне самодовольство. Я внезапно осознаю, что это та самая зависть, которую я сама долгое время испытывала к Олли. Это некое мелочное недовольство; такое, что произрастает из самого корня вашей души и, словно плющ, ползет вверх, пока не становится трудно понять, каков ты на самом деле, подо всем этим. И только в последние недели я начала делать попытки вырваться из этой путаницы, найти ту Ферн, которая не предполагает автоматически самое худшее в других, которая не всегда готова стать жертвой.

– Я уверена, она и для тебя оставила что-то, – говорю я Олли, – вот только Андраста решила, что нет нужды это использовать, так ведь? Ты всегда был предназначен для рыцарства.

– Не важно, – пожимает плечами Олли. Но при этом не смотрит мне в глаза. – Давай надеяться, что она оставила тебе кое-что существенное.

Мы быстро проехали через один или два парка, потом проскочили Стратфорд, и вот мы уже стоим перед входной дверью нашего дома. К моему немалому разочарованию, дом точно такой же, как в Итхре. Когда мы открываем дверь, внутри также все такое, каким я помню, вплоть до недоеденного тоста, который я этим утром оставила рядом с раковиной. Мы сразу направляемся в мою спальню – мы с Олли делили эту комнату, когда были маленькими. Но теперь она идентична именно моей спальне, на ковре валяются груды брошенной одежды и рисовальные принадлежности.

– Ладно, с чего начнем поиск? – спрашивает Олли, смахивая со стола один из моих рисунков.

Я пожимаю плечами:

– Этот кусочек – от занавески, так что…

Я смотрю на шторы, надеясь, что на них вдруг окажется вышитое послание. Например, нам бы пригодилось нечто вроде такого: «Подробное руководство по уничтожению Себастьяна Мидраута». Но на окнах висят занавески, которые я сама выбрала восемь лет назад, когда Олли перебрался вниз и спальня осталась мне одной.

– Как ты думаешь, нам нужно что-то сделать с тканью? – говорит Олли. – Ты можешь поменять занавески на те, что тут были прежде?

– Возможно.

Но как только я прикасаюсь к ткани, я понимаю, что обречена на поражение. Инспайры совершенно не желают меняться, точно так же как это было в цитадели Мидраута. Они были настолько порабощены Иммралом Мидраута, что просто не знали другого способа существования. И я вдруг понимаю, почему это так здесь.

– Мы просто идиоты.

– Говори за себя, – огрызается Олли.

– Инспайры реагируют на наш Иммрал. Это значит, что здесь все такое, каким мы это помним. Мы подавили здешних инспайров, воспоминания мамы и папы просто не могут прорваться.

– Так тебе кажется, что мамина версия скрыта под нашей?

– Да, только нам нужно найти способ преодолеть нашу собственную силу.