Полночные близнецы

Несколько следующих ночей мы систематически изучаем мамины записи, между тренировками. Иногда к нам присоединяются несколько рееви, по приказу лорда Элленби, и еще Феба и Рамеш часто задерживаются допоздна, чтобы помочь Олли, а мы с Самсоном читаем подряд нашу часть, – хотя, вообще-то, мы с братом никого не просили о помощи. Их присутствие раздражает меня так же, как сначала раздражали рееви. Я почему-то уверена, что маме не понравилось бы, что ее записки читают совершенно посторонние люди. Все это – чисто семейное дело. Но внимательность Фебы и энергия Рамеша быстро становятся бесценными для поддержания нашего духа, потому что очень скоро мы понимаем, что мама не говорит здесь о Мидрауте больше, чем уже говорила танам пятнадцать лет назад.

Но от этого ее записки не становятся менее захватывающими.

Здесь много исследований о короле Артуре, и все они куда более подробные, чем те основы, которым нас учили на уроках. Я погружаюсь в истории о легендарных мечах и о том, как Гвиневра[22] и Ланселот действовали вместе, чтобы подавить короля Артура, когда он пытался уничтожить Аннун, точно так же как сейчас пытается Мидраут. Но мама, к сожалению, не смогла узнать достаточно много о том, как конкретно они его свалили. Она просто касается этой темы, рассказывая о поисках святого Грааля.

Самсон находит целую стопку листов с записками о морриганах и задерживается надолго после своей смены, чтобы дочитать их.

– Ваша мама была потрясающе умна, вы ведь это знаете, да? – говорит он, закончив чтение. И показывает нам лист, покрытый диаграммами. – Я не так уж глуп, но я годами изучал то, как можно извлечь пользу из морриганов, а она просто изложила одну из моих лучших теорий в одном-единственном абзаце.

– А что у тебя за теория? – спрашивает Феба, отрываясь от своей стопки листов.

– Ох, я всегда пытался понять, можно ли с помощью морриганов извлечь нечто большее, чем просто плохие воспоминания.

– О чем это ты? – спрашивает Рамеш.

– Ну, мы используем морриганов, чтобы изгнать специфические воспоминания и эмоции, которые обладают отравляющей силой. Но если мы можем делать это, то разве мы не могли бы просто удалить полностью чувство ненависти к себе?

– Действительно хорошая идея, – тихо говорит Олли.

– Вот и нет, – возражает Самсон, перебирая мамины записи. – Вот здесь говорится, что она изучала это и считает слишком опасным. «Мои исследования лишь подтвердили, что страх – коренная составляющая любого нормального существа, не просто необходимая, но благотворная для уравновешенного ума». – Самсон смотрит на нас. – Понимаете? Мне бы самому до этого додуматься, но… ну да, иногда простое решение выглядит таким соблазнительным, правда?

– Но слишком сильный страх заставляет нас каменеть, даже более того, мы уже не люди, – возражаю я.

Олли бросает на меня быстрый взгляд.

– Это ты сама додумалась? – восхищенно спрашивает Самсон.

– Нет, – уклончиво отвечаю я, – об этом мама тоже писала.

– Я же говорю, потрясающе умна.

Но умна или нет, а мне невольно хочется, чтобы мама сосредоточила свои усилия не столько на морриганах, сколько на том, кто все-таки убил ее друзей. Особенно несколько дней спустя, когда, уходя из школы, я слышу, как Лотти снова говорит своим дружкам, уже более настойчиво, чтобы они не ходили этим вечером на выступление ее отца. Они неохотно соглашаются, но меня убедить не так просто. Я хочу увидеть Мидраута во плоти. Я хочу иметь возможность схватить его поклонников за плечи и трясти, пока они не поймут, что именно он с ними делает.

Подходя к Трафальгарской площади, я попадаю в поток людей, которые толкаются, подыскивая местечко получше. Событие было озаглавлено так: «Ваши будущие вожди: живые, честные и во плоти!» Но ясно, что нет абсолютно ничего честного в нескольких первых политиках, заставляющих толпу скучать своими рассуждениями об образовании и уравновешенном бюджете и о том, что они совершенно такие же, как мы, потому что ходят в супермаркеты. Я уже готова сдаться и отправиться домой, когда экран за самодельными подмостками мигает, сообщая о следующем ораторе. На нем появляется черный круг, в нем на белом фоне буква «V». В последний раз я видела этот символ на крепости Себастьяна Мидраута в Аннуне.

Толпа оживляется. Люди в черно-белой одежде стараются пробиться поближе к подмосткам, и меня невольно увлекает вслед за ними. Я стараюсь выбраться обратно, но меня лишь проталкивают глубже в толпу, и я наконец оказываюсь прямо перед помостом. Толпа бурлит, но сразу затихает, когда на возвышение поднимается Мидраут и отодвигает в сторону микрофон.

Он высок ростом, с седеющими волосами, со скульптурным лицом. Движения у него плавные, но точные. Фиолетовые глаза осматривают толпу, и его взгляд напоминает луч маяка. Я ощущаю общее легкое шевеление, когда каждый, и даже я сама, выпрямляется в надежде, что его глаза остановятся на нем.