Полночный час

Аромат спиртного, исходящий от нее, перебивал даже запах антисептика в палате, но температура показалась Грейс нормальной. Она убрала руку со лба дочери и сжала ледяные пальцы Джессики. Грейс понимала, что перед лицом болезни она бессильна. Ей оставалось только ждать, что скажут врачи.

– Не говорила ли она, – я имею в виду медсестру, – что надо предпринимать в таких случаях? – Ей было неприятно обращаться к нему с вопросами, но, кроме него, никого поблизости не было, а ей вдруг страстно захотелось с кем-то поговорить.

– Нет, – ограничился он кратким ответом, вложив в него все неодобрение, которое испытывал к непутевой матери.

– Спасибо, – поблагодарила Грейс неизвестно за что. Ноги вдруг стали ватными, словно все случившееся только сейчас дошло до нее.

Грейс отыскала взглядом стул, но не смогла сделать даже шаг к нему. Она придвинула его к себе ногой и уселась, не выпуская из пальцев руку дочери.

– Вы сообщили ее отцу? – поинтересовался коп.

– Нет! – Ее ответ был нарочито резок. Его критицизм по отношению к ней, и явный, и скрытый, уже стал донимать ее.

– И не собираетесь?

Она посмотрела на него с вызовом.

– Ее отец, чтоб вы знали, живет в Нью-Мексико. Мы разведены. Дочь находится под моей опекой. Он женился вторично и заимел новую семью, и, поверьте, поднимать его с постели среди ночи по такому поводу не имеет никакого смысла. Вы удовлетворены?

– Я-то да. – Выражение его лица, произносимые им слова, каждое из них, его тон – все было осуждающим. – А вот девчонке такая катавасия вряд ли на пользу. Или я не прав?

Если б взглядом можно было убить, Грейс бы это сделала. Она уже готова была сорваться с якоря и понестись неизвестно куда. У Грейс было оправдание – все-таки позади была трудная ночь, но она приказала себе сдерживаться. Если парень – наглое ничтожество – это его проблема, а не ее.

Джессика зашевелилась, и все внимание Грейс сосредоточилось на той, кому она принадлежала безраздельно, телом и душой, – на дочери.

Вид Джессики пугал ее. Сейчас дочь выглядела такой изможденной, такой хрупкой. Судорожные движения прекратились, и наступившая вновь неподвижность юного тела была для Грейс еще страшнее. Джессика никогда не была такой – всегда в движении, с искрой в распахнутых навстречу жизни глазах.

– Мам? – Джессика разлепила веки. О голубых весенних ирисах напоминал цвет ее глаз. Когда они были нормальными, а не мутными и подернутыми сероватой пленкой, как сейчас.

– Я здесь, Джесс.

Сознание медленно возвращалось к Джессике. Она уставилась на мать.

– Мне очень плохо, мам.

– Потерпи, малышка! Скоро все пройдет. Мы в госпитале, и все в порядке. Скажи, Джесс, ты колола себе инсулин?

– Кажется… Я действительно не помню. – Рот Джессики скривился, она несколько раз сглотнула. Грейс догадалась, что девочку начинает тошнить.

Она растерянным взглядом окинула стерильно-чистую палату и обнаружила в конце концов почти у себя под ногами широкое пластмассовое ведро с пластиковым мешком для мусора внутри. Джессика нагнулась над краем кровати, и у нее началась рвота.

– Могу я чем-то помочь? – Коп сделал шаг вперед и застыл. Зрелище вызывало у него явное отвращение.

– Нет.

Парой минут позже, опустошив желудок, Джессика опять упала на подушки. Грейс вынесла мусорное ведерко в вестибюль и отдала проходившему санитару.

Она вымыла руки, намочила бумажное полотенце и, возвратившись на свое место возле Джессики, с нежной заботливостью обтерла лицо и губы дочери.

– Что со мной? Приступ? – спросила Джессика одновременно со страхом и брезгливостью. Она ненавидела и презирала свою болезнь.

– Похоже на то. Тебе не стоило пить. – Грейс произнесла это холодно, ища взглядом, куда бы, за отсутствием мусорного ведра, выбросить скомканное бумажное полотенце.

– Мам, – Джессика смотрела на нее умоляюще.

Предчувствуя, что сейчас будет произнесена очередная ложь, Грейс заранее решительно качнула головой, отвергла ее:

– Ты пила, не отрицай. Ты не должна употреблять спиртное, Джесс, и сама это знаешь.

Грейс наклонилась к кровати и вновь взяла руку дочери в свою. Она старалась говорить тихо, ведь ее слова предназначались только для ушей дочери, ни для кого больше.

– Начнем с того, что тебе всего лишь пятнадцать. Пить в твоем возрасте противозаконно. Но даже если бы ты была взрослой, все равно пить тебе нельзя. Тебе противопоказан алкоголь, так же как и шоколад, и мороженое, и другие сладости. Ты это прекрасно знаешь! Знаешь, но поступаешь по-своему. И вот результат! Теперь приходится расплачиваться за свое легкомыслие.

– Мам, ради бога, не поднимай панику из-за пустяков! Побереги нервы. – Джессика вновь закрыла глаза и замолчала, словно внутри у нее кончился завод. Она попыталась высвободить пальцы из рук матери, но у нее не хватило сил.

Грейс поджала губы. Она была глубоко уязвлена. Какие еще слова способны пробить панцирь, в который облачилась Джессика? О, если б она только захотела слушать, Грейс нашла бы нужные слова.