Полночный детектив

«Как все истории, взятые из жизни, история, рассказанная автором, сначала может показаться беднее придуманных, но зато в ней сохраняется то, что всего дороже автору рассказа, – правда… Автор, в частности, старался как можно ближе подойти к правде о будничной милицейской жизни, сохранитиь те мелкие точности в действиях и терминологии, без которой даже правдивая мысль кажется оскорбительно ложной…»

К рукописи была подколота и рецензия, сыгравшая решающую роль в том, что повесть была отвергнута. Рецензия была закрытой – с ней не принято было знакомить автора, она принадлежала писателю со странной фамилией Селейко и попала ко мне случайно.

Тогда я впервые познакомился с внутренним документом редакции, в нем, возможно, не было ничего необычного для литературных сотрудников, но мне, менту, привыкшему в служебных бумагах не допускать ничего, относящегося к себе лично, и всегда оставаться как бы за строкой, он показался, мягко говоря, странным.

В рецензии Селейко чистосердечно признавался, как нелегко дались ему последние недели. По заданию редакции ему пришлось отрецензировать подряд несколько детективных повестей Агаты Кристи и Жоржа Сименона. Теперь вот еще и мою… Случившейся незадаче было посвящено четыре страницы из пятистраничной рецензии.

Если чтение прославленных мастеров жанра не доставило ему радости и у Селейко не нашлось для них ни одного доброго слова, можно представить, как он разделался со мной…

Закончил же он и вовсе на душераздирающей ноте:

«Я мечтаю о минуте, когда после всего, что мне пришлось испытать, знакомясь с этой, с позволения сказать, литературой, смогу, наконец, подойти к книжной полке, взять в руки томик Тургенева или Гончарова и прильнуть к вечному животворному роднику классики…»

Когда я пришел в издательство, чтобы взять рукопись, мы случайно познакомились. Селейко – румяный, улыбчивый товарищ, узнав мою фамилию, первый подошел ко мне, крепко пожал руку:

«Поздравляю. Я с радостью рекомендовал вас к печати…»

Если бы, вернувшись на службу, я не прочитал приложенную по ошибке к рукописи рецензию, я бы оставался в счастливом неведении и сегодня…

«Ах ты, лицемер!..»

Я бросил папку с рассказом снова в ящик стола и взял с полки любимого Рафа Балле – «Прощай, полицейский!»:

«У тебя свой животворный родник, у меня – свой!»

На почте в высотном доме на площади Восстания, откуда я отсылал мои видеозаписи, девушка, что принимала меня за человека из мира кино, счастливо улыбнулась мне из-за стекла – похоже, она боялась, что я исчез навсегда и наше знакомство прекратится вместе с ее мечтой сниматься в моем фильме.

– Вас давно не было…

– Служба, – посетовал я грустно.

– Какая у вас интересная работа…

Вместе с кассетой я отослал Арзамасцеву и вырезку из «Нового русского слова» с напечатанным в ней рассказом и еще отдельно короткое письмо, которое обдумывал все утро.

Я напрочь отказался в нем от упоминаний таких терминов, как инсценировка несчастного случая и видеозапись. Даже попав в чужие руки, моя корреспонденция не должна была скомпрометировать ни меня, ни генерала Арзамасцева. В то же время я хотел предупредить заказчика о грозящей ему опасности. Это была непростая задача.

По моим представлениям, текст предупреждения должен был быть дипломатичным, понятным лишь нам обоим. В качестве примера для подражания я выбрал послание, в котором умница Арамис, герой «Трех мушкетеров», предупреждает родственника коварной миледи о ее преступных намерениях по прибытию в Англию…

Я писал: