Полночный путь

На следующий же день Серик с проводником отправились на другой берег за изюбрем. Но изюбр, это не сохатый, за ним еще и побегать надо; лишь на третий день завалили молодого, комолого быка. Пока тащили до лагеря, туша основательно промерзла. Стоял яркий, морозный день; такие дни нередки в предвесенье и на Руси. Серик распрягал волокушу, когда из избы вылез Чечуля, хмуро сплюнул на снег. Серик покосился на плевок, зло выговорил:

— И у тебя тоже? Ты хоть пьешь отвар, про который Лисица сказывал?

— Не помогает… — обронил Чечуля, и слабо поежился. — Лисица еще сказывал, что отвар этот с осени надо пить, тогда хворь не возьмет…

— Ладно, вели трубить общий сбор…

Чечуля сунулся в избу, что-то выкрикнул. Вскоре оттуда выскочил дружинник, с огромным турьим рогом, приложил его к губам — рог хрипло заревел. Из изб выскочили дружинники, быстро разобрались в боевой порядок; с копьями, с луками в налучьях, с мечами у поясов, вот только было их чуть больше сотни. Серик спросил у Чечули:

— Сколько людей на охоте?

Чечуля коротко бросил:

— Четыре тройки…

— Та-ак… Остальные што, отлеживаются?

— Отлеживаются…

Серик обратился к строю:

— Молодцы! А теперь снимайте оружие и доспехи, да волоките сюда хворых.

Больные дружинники слабо упирались, вяло упрашивали:

— Да оставьте, братцы, мы полежим, авось, и полегчает…

Когда собрались все, Серик оглядел дружинников; надо же, как хворь озлилась, у некоторых и ноги распухать начали. Три дня назад они еще могли сапоги надеть, а теперь просто, шкурами ноги обмотали. Он наклонился к туше изюбра, срезал ножом шмат мяса, показал его всем, и принялся отрезать по кусочку, класть в рот и старательно жевать. Дружина оторопело наблюдала за ним. Доев мясо, Серик приказал:

— Всем отрезать по шмату, и тут же, у меня на глазах съесть! — дружинники мялись, переглядывались, но никто не двинулся. Серик медленно выговорил: — Это первейшее средство от хвори: в три-пять дней отступит… — опять никто не двинулся, но на Серика уже поглядывали с испугом, тогда он выдернул лук из налучья, натянул тетиву, наложил стрелу, и медленно выговорил: — На што мне смотреть, как вы тут медленно дохнете? Я буду убивать по одному, начну с самых хворых, пока остальные не начнут есть сырое мясо!

Он выбрал в строю самого хворого, которого с двух сторон поддерживали товарищи, и медленно потянул тетиву. Откуда-то сбоку заполошно вскрикнул Лисица:

— Погоди, Серик! — он подбежал к туше, махом откромсал шмат мяса, подбежал к хворому, которого Серик держал на наконечнике, отрезал кусочек мяса, и сунул его в рот хворому, проговорил: — Ты ж знаешь Серика — пристрелит не задумываясь…

Хворый начал вяло жевать, Лисица отрезал еще кусочек, сунул себе в рот, проговорил:

— Вот, видишь, я тоже ем — а меня ведь хворь пока обошла…

Лисица как всегда верно сыграл. Здоровые подтолкнули больных, те в очередь потянулись к туше. Некоторые хитрили, отрезали уж по вовсе крохотному кусочку, но Серик грозно хмыкал, и скрипел тетивой. Нерадивый поспешно бормотал:

— Косточка попалась… — и отрезал кусок побольше, тем более что под булатной сталью мерзлое мясо подавалось не хуже чем парное.

Изюбра хватило на три дня. На третий день многие хворые начали выходить из изб, подышать свежим воздухом, и когда охотники приволокли сохатого, уже без Серикова понукания каждый откромсал по шмату мяса, и не чинясь сжевали.

Весна приближалась. Пшено кончилось, так что перешли на одно мясо. А поскольку сохатые и изюбры попадались все реже, то все чаще приходилось есть коней. Правда, дружинники предпочитали поголодать, но Серик особо долгие голодовки пресекал; он никак не мог позволить, чтобы люди теряли силы, да и отступившая хворь может снова навалиться. Хоть у него у самого слезы на глаза наворачивались, когда очередного коня вели на убой, и конь сам это отчетливо понимал, обводил людей жалобным взором, как бы вопрошая: — "Люди, я ж не виноват ни в чем?"

Глава 11

Шарап вышел на середину ручья, потопал; лед был прочный, не потрескивал уже под ногами. С берега Батута нетерпеливо спросил:

— Ну как, выдержит?

Шарап еще разок топнул, протянул нерешительно:

— Вроде особых морозов еще не было… Коня может не выдержать.

— А если коней в поводу?.. — не унимался Батута.

— В поводу, в поводу… Конь провалится — пешком на Киев побежишь?

Звяга рассудительно проговорил:

— Над бродом пойдем, там коню едва по брюхо будет… Вытащим как-нибудь…

Все трое пошли в избу, волхв как раз накрывал на стол к ужину. Шарап проговорил:

— Завтра поутру уходим…

— Што, лед уже крепок? — спросил волхв, и тут же добавил: — В ночь мороз ударит, так што к утру лед и коня выдержит… — и пошел из избы.

Звяга спросил:

— Куда эт ты, а ужинать?..

Но волхв молча захлопнул дверь. Звяга пожал плечами и сел к столу. Батута уныло оглядел яства, проговорил:

— Столько времени без работы сижу тут с вами, да еще хорошего человека объедаю…

Звяга изумленно приподнял брови:

— Эт, кого мы тут объедаем? По осени двух оленей завалили, третьего дня сохатого… Да Чурило тут всю зиму мясом объедаться будет!

— Все равно, — Батута махнул рукой, — стыд и позор…