Полночный путь

Однако до проторенной дороги все ж таки прошагал вслед за санями, стараясь попадать ногами на проторенную колею от полоза саней. Вскоре показалась и дорога, по ней тянулся недлинный купеческий обоз. Сам купчик ехал позади обоза, в легких санках, однако тоже чем-то груженных, может, самым ценным товаром. Поравнявшись с Сериком, пропускавшим обоз, купчик натянул вожжи, спросил весело:

— Ну как, с добычей?

— А как же! — тоже весело откликнулся Серик. — До весны теперь мяса хватит…

— А живой ли еще волхв Чурила?

— Жи-ивой… Чего ему сделается?

Купец вздохнул:

— Паломников к нему лето от лета все меньше и меньше… Я вот тоже позапрошлым летом окрестился… — купец вылез из саней, чтобы размять ноги, заглянул в сани Серика, спросил: — А чего ж самого хозяина не взял, только шкуру?

— Дак ведь шатун попался… — подпустив побольше равнодушия в голос, обронил Серик.

— Ты что же, шатуна рогатиной взял?! — не смог скрыть изумления купец. — Постой, постой! Уж не брат ли ты кузнеца Батуты?

— Ага, брат…

— Ох, и буйная ж ты голова, Серик! — и качая головой, он отошел к своим саням, боком упал на сено и щелкнул вожжами по конским бокам.

Серик вывел сани на торную дорогу, кое-как пристроился на рогожу, покрывающую сохатого, конь напрягся, стронул сани с места, но на рысь перейти так и не смог. Серик всю дорогу дремал, убаюкиваемый скрипом полозьев. На ночлег останавливаться не стал, справедливо полагая, что после победы над половцами, городские ворота на ночь не запирают, а коли заперли, то уж такому известному человеку, непременно откроют. К городу он подъехал уже далеко за полночь, ворота были распахнуты, а трое стражей сидели вокруг костра, разведенного в самом воротном проеме, и, видать, как водится, для скоротания ночи рассказывали друг другу необыкновенные истории из своего боевого прошлого. Ибо в городской страже обычно служат люди пожилые, много повидавшие.

Серик осадил коня прямо перед костром, стражи даже не удосужились подняться, один грозно вопросил:

— Кто таков и пошто ночами шляешься? Вот щас запрем ворота и оставим тебя волкам на съедение…

Серик слез с саней, подошел к костру, один стражник, помоложе, воскликнул:

— Ба, да это ж Серик! Самая буйная головушка во всем Киеве! И где ты опять проказничал, коли ночью возвращаешься?

Серик хмуро проворчал:

— И с чего такая слава пошла? Буян, проказник… С охоты я еду!

— И много наохотил? Или только конские ноги убил? — спросил третий.

Стражам видать скучно было, потому и сидели, лясы точили; все развлечение среди долгой ночи.

Серик взвыл:

— Да дайте ж проехать! Я с ног валюсь!

Один из стражников поднялся, прихватив чурбак, на котором сидел, и Серик кое-как провел сани между стеной и полыхавшим костром. Вскоре уже подъезжал к своему двору. Колотить в ворота не стал; легко вскарабкался на тын, соскочил во двор, отодвинул тяжелый дубовый засов. Конь сам, без понукания, потянулся к родной конюшне. Серик уже распрягал, когда на крыльцо вышел Батута в окружении подмастерьев — все вооружены до зубов.

Батута вскричал, вглядываясь:

— Серик, ты, што ль?!

— А кто еще тут может быть?.. — проворчал Серик. — Выскочили, как очумелые, при оружии… Нынче даже городские ворота не запирают на ночь, а вы всполошились… Думаю, не буду будить — с утра же на работу, а они сами вскочили…

Батута сунул меч под мышку, спустился с крыльца, подошел к саням, пригляделся при свете звезд и молодого месяца, спросил:

— Хороша ли добыча?

— Лучше некуда! — похвастался Серик. — Годовалый теленок!

— Ого!.. А это што? — он ощупал свернутую медвежью шкуру. — Медвежья, что ли? Зачем медведя валил? Знал ведь, коню две туши не утянуть…

— То шатун был, сам накинулся… — нарочито неохотно бросил Серик. — Зато мне теперь мягко спать будет… — и растворил двери конюшни, конь с радостным фырканьем потрусил туда.

Навалив в ясли сена, насыпав в кормушку побольше овса, — пусть отъедается, заслужил ведь, — Серик вышел на воздух из пахучего тепла конюшни.

Батута все еще топтался рядом с санями, рядом торчали подмастерья, восхищенно глазея на добычу.

Серик устало проговорил:

— До утра пусть в санях полежит — завтра приберем, да и пир устроим… — и пошел к крыльцу, все потянулись за ним.

Долгая зима в достатке да в работе быстро промелькнула. Народ, будто весь до единого на войну собрался; к Батуте уже по трое-четверо в день шли заказчики — кто меч заказать, кто кольчугу, кто самострел, а кто — и все вместе. Так что, кое-кому приходилось и отказывать — рук не хватало. Другие оружейники тоже были завалены работой. Бронник Шолоня еще аж пятерых подмастерьев взял. Батута тоже подумывал пристройку к кузне сложить. В старой тесновато было и для пятерых работников, хоть Серик и не каждый день утруждал себя работой. По два три раза в неделю он уходил за стену и по полдня стрелял из лука и самострела. Однажды стражники со стены принялись его подзуживать, что, мол, из ножного лука он и за сто шагов в шапку не попадет.

Серик проворчал лениво:

— Была нужда по шапкам стрелять…

Стражников на стене собралось уже человек пять.