Полночный тигр

Природа здесь, у гор Гханта, была мягче, жара не так свирепа, поэтому на домах висели цветущие лозы. Земля простиралась впереди покрывалом, более зеленым, чем все, что он видел за многие луны. Глубочайшим облегчением было видеть землю и реку столь благоденствующими – они напомнили Куналу обо всем, чего он лишился. Было бы легко снять с себя вину – он ведь не генерал, не король и не наследник знатного дома.

Но Кунал понял, что не в состоянии забыть.

Картины трущоб, пораженных засухой земель Уджрала заслонили собой зелень, и на сердце лег камень.

Позволит ли должность командующего исправить жизни этих людей или он просто станет очередным ошейником на загривке зверя? Придется ли ему отдавать приказы об уничтожении невинных? Или это был личный выбор его дяди?

Он осознал, что больше не впадает в ярость при мысли о бесчестном убийстве дяди. А разве смерть вообще может быть достойной? Она всегда была потерей, точкой, а не запятой.

И Эша.

Она хотела от него лишь одного – чтобы он оставил ее в покое.

Их история завершилась; в такие моменты в сказках герой отправляется восвояси. Но Кунал не чувствовал себя героем-триумфатором.

Он не чувствовал себя героем, точка.

Расстраиваясь и обманываясь на каждом шагу, его сердце и разум обратились против него в тот момент, когда Куналу следовало быть сильным.

Он выехал из Крепости с ясным пониманием того, что хорошо, что плохо, кто прав, кто виноват и что собой представляет мир. Вернувшись сейчас, он останется без утешительной иллюзии и с саднящим сердцем, вылечить которое, как видно, сможет только время.

Но уж лучше вернуться с пустыми руками, чем смотреть, как в ее глазах множится ненависть, когда он перекинет ее через седло.

Кунал укусил себя за щеку изнутри, болью отгоняя мысль, что после Эши его жизнь никогда не будет прежней.

* * *

На постоялом дворе Кунал привязал лошадь к деревянному столбу в конюшне, а затем взял щетку и принялся за вычесывание, пока шкура не заблестела.

Сегодня он решил отдохнуть: лениво побродить по городу, останавливаясь, только чтобы купить продукты в дорогу и пару ненужных безделушек для друзей – Алок точно обрадуется. Он уже обнаружил компаньона для своей мраморной миниатюры – небольшую, детально вырезанную копию Айфорского кряжа, приюта богов и духов.

Заканчивая уход за лошадью, Кунал протянул ей несколько маленьких кусочков сахара и бессознательно похлопал себя по карманам, убеждаясь, что скульптура на месте. Когда выдастся минутка, он раскрасит ее целиком – каждый город, включая яркие цвета и людей. Может, даже сам начнет ваять по мрамору.

Кунал догадывался, куда могла направиться Эша, однако вместо поспешной погони он провел вчерашний день в размышлениях, прорабатывая каждый шаг, каждый стратегический ход, чтобы разглядеть путь к вероятной победе. Победить несмотря ни на что и сохранить свое чувство достоинства. Он не верил, что сможет отдать Эшу под суд, а мысль о том, что он привезет ее прямиком на смерть, заставляла содрогаться до глубины души.

Он ни в коем случае не мог дать Эше умереть.

Стоила ли одна девушка всего будущего? Пусть он и не верил в него больше, но ведь другого у него не было.

В одно мрачное мгновение Кунал представил, как найдет постороннего человека и притворится, будто он и есть Гадюка. Но он не догадался украсть один из мечей Эши в качестве доказательства и не мог вынести мысли о невинной крови на руках.

Потом он подумал о том, чтобы подставить преступника, но и это было невыносимо.

Как же он мог, будучи солдатом, даже помышлять о том, что враг или преступник имел свои причины встать на такой путь, сделать неверный выбор? В бою его бы убили за несколько секунд из-за колебания, вызванного такими размышлениями.

Кунал тосковал по тем детским дням в летнем дворце. Когда он был мальчишкой, жизнь казалась такой простой – мама направляла его, а нянечка присматривала.

Вернувшись к реальности конюшни, он убрал щетку и снова привязал кобылу.

Вздохнув, он открыл дверь гостиницы, выпуская на улицу какофонию звуков.

Главный зал представлял собой большую комнату с высоким куполообразным потолком, с которого струились шелковые полотнища – они делили помещение на квадраты. Подушки с красно-белыми узорами служили сиденьями для разных гостей, от торговцев с вычурными золотыми ожерельями до школьников в чистеньких белых одеяниях и хихикающих молодых женщин со звонкими браслетами. Кунал локтями пробился к задней части зала, поближе к выходу и лестницам.

К нему сразу подбежала служанка, сквозь опущенные ресницы следя, как гость усаживается на низкие подушки.

Теперь Кунал носил одежду странника, с уттарьей, переброшенной через плечи и поверх головы.

Спустя считаные минуты прибыла еда, окруженная облачком пара и тяжелыми пряными ароматами дхарканской кухни. Кунал блаженно выдохнул. В Крепости не позволяли есть такие блюда, а он любил их с детства.

Нечто в остром сильном запахе, в плотности чечевицы и риса согрело его душу. Казалось, эта еда наполнила какую-то дыру внутри, которой он и сам не замечал раньше и которая образовалась под влиянием тревог, смущения, раздражения.