Полное и окончательное безобразие. Мемуары. Эссе

Священник к немцам не ушел и остался работать в морге. Старик-профессор, ненавидевший большевиков не меньше молодежи, к концу войны умер. Сестры-бобылки увлеклись спиритизмом, у них он как-то уживался с православием²¹¹. Оля после войны уехала к родителям, в деревню, помогать по хозяйству. Иконы из подвала перенесли в дом, а в подвал подселили дворников-татар с массой крикливых детей. После войны еще иногда устраивали сочельники с гаданием при свечах. Моя мамочка помогала по-прежнему сестрам готовить птицу. Папа привел к ним Васю Шереметева, и он, подпив водки, плакал о чем-то в кресле. Все это уже, по словам отца, было не то, все они постарели и вскоре перестали собираться²¹².

Союз русских офицеров и непоминающие²¹³

Когда я узнал о «Союзе русских офицеров» и сказал об этом отцу, он до смерти испугался²¹⁴ и попросил меня: «Об этом надо всегда молчать, это бросает пятно на всю интеллигенцию и дворянство, я об этом только догадывался, тебе зря об этом рассказали». Однако я об этом знал уже давно, но молчал, и решился поговорить с ним лишь на склоне его жизни.

Многие русские офицеры оказались не у белых, сначала прятались, а потом пошли служить к красным²¹⁵. Но были и другие, они сознательно пошли работать к красным, чтобы им вредить. Это были смелые люди, настоящие русские самураи-камикадзе²¹⁶.

К «Союзу русских офицеров» не имели отношения ни Введенская, ни Киселева, с ними активно сотрудничала, помогая им, только Строганова, а также, по ее просьбе, им помогал Величко. О Строгановой Величко говорил так: «Ее считают святой, я ее глубоко уважаю, это бесстрашная женщина, но вообще-то я профессоров не люблю, именно они превратили университеты в заказники и клоповники марксизма».

Строганова предоставляла «Союзу русских офицеров» свои явки, связи, возможность прятать людей в скитах Заволжья и Прикамья. Помогала она им и деньгами, и фальшивыми документами, надеясь на свержение большевиков. Это была ее личная заслуга и личная воля. Никого из членов своей общины в курс дела она не вводила, чтобы, в случае ареста, они не могли ничего сказать.

«Союз русских офицеров» ни разу не провалился, так как был организован по принципу не связанных друг с другом пятерок и страшной клятвой — в случае доноса истреблялись семьи доносчика²¹⁷. Это, конечно, было очень жестоко, но так делали большевики, так были вынуждены делать и их настоящие, не мнимые, враги²¹⁸.

Свою деятельность «Союз русских офицеров» окончил после войны в связи с естественной старостью его участников. Туда не входили молодые люди, одни только царские офицеры, перешедшие к красным. Эмиграции они смертельно боялись, в контакт с нею не вступали, так как, работая на Лубянке, знали, как далеко люди Артузова вошли в эмиграцию и как они умело там безнаказанно действуют.

Цель «Союза русских офицеров» была одна — максимально ослабить мощь СССР изнутри, так как они считали СССР империей мрака²¹⁹. Они знали, что Сталин запланировал захват Европы и Англии и готовил вторжение в Америку через Аляску. Они считали себя обреченными, но у них был принцип: «умирая, убей врага или лучше — нескольких, для себя пуля своя найдется».

С Нарышкинской компанией Союз отношений не поддерживал, ге жили вполне обособленно и автономно. О Союзе мне косвенно рассказывала Киселева, говоря, что туда входили очень и очень жестокие люди. Для нее, как мне кажется, был до конца неясен вопрос, можно ли, исходя из христианских принципов, беспощадно мстить и проливать кровь в таких масштабах, как это делали офицеры. У Киселевой, как у многих либералов, сдваивался образ старой России и СССР в одно туманное и зыбкое понятие «родина». Этой «родиной» можно было оправдать любые красные гадости. Мне же всегда была безразлична судьба СССР и небезразлична судьба России, и я всегда считал, что советский народ изначально враждебен русскому народу — с этими понятиями я прожил жизнь и разделяю их и поныне. Пути советского народа и пути русского никогда не сойдутся²²⁰.

О «Союзе русских офицеров» мне также рассказала одна пожилая дама, некогда очень близкая Строгановым, но потом уехавшая на десятилетия из Москвы²²¹. И, наконец, мне много рассказывал о работе Союза один человек, с которым я долгое время был достаточно близок. Он хотел стать живописцем, учился до революции в Казани, в частной студии художника Фешина, но потом его признали в армию. Отец его был профессором Казанского университета, предок — декабристом. Он был атлет, почти двух метров роста, увлекался в молодости французской борьбой. Из него получился молодец-офицер. Он воевал в армии КОМУЧА, у Колчака, у барона Унгерна, в повстанческих формированиях атамана Семенова. Потом пробрался в Советскую Россию, к жене²²².