Полное и окончательное безобразие. Мемуары. Эссе

Поначалу они служили отчасти открыто, потом постепенно ушли в подполье. Все это началось еще при жизни Патриарха Тихона. Якобы, Патриарх Тихон говорил: «Делайте как хотите, но на меня не ссылайтесь. И, главное, им не попадайтесь. Меня самого чекисты рогатками окружили, и я себе больше не хозяин»¹⁰³. Известная Декларация Страгородского была завершением долгой нездоровой ситуации, так сказать, последним гвоздем в гроб независимой Патриархии.

Непоминающие создали в Москве и в Московской губернии Предсоборное совещание, дублирующее и Синод, и самого Патриарха Тихона, и митрополита Петра Полянского. Николай Николаевич говорил, что Патриарх Тихон заявлял тогда своим ближним: «Я больше не управляю Церковью, за меня они [чекисты] все решают, я только подписываю. У них есть план вообще уничтожить в России православие, и поэтому боритесь и молитесь как можете и умеете».

На рубеже двадцатых и тридцатых годов Предсоборное совещание было почти полностью единовременно арестовано. Был и свой Иуда, непоминающий священник, предавший чекистам место, где проходило собрание. Он потом отрекся от сана, клеветал на Церковь, запил и повесился в пьяном виде. Дети его все погибли во время войны.

Митрополит Петр был очень недоволен, что непоминающие создали свою иерархию и обходят его стороной. О Патриархе Тихоне говорили тогда как о слабом бесхарактерном старике, его жалели и знали, что он обречен. Когда его отравили, то никто не удивился, а просто жалели его. А вот митрополит Петр был, по словам Николая Николаевича, честолюбивый капризный человек, он хотел сыграть свою особую роль примирителя Церкви с большевиками. Правда, он не зашел так далеко, как митрополит Сергий Страгородский, который убрал его как конкурента, собственноручно подписав согласие на его уничтожение.

Интересны были высказывания Величко о природе сергиан-ства: «Сергианство было продолжением синодального периода. Тоже рабство, как все эти два послепетровских столетия, когда иерархи боялись императоров. Но те, дореволюционные [иерархи] были порядочными людьми, а эти — сплошь агенты».

Величко был носителем идей среднего русского дворянства, их независимого, обособленного от имперской власти существования в своих имениях, где помещики жили в единении со своими крестьянами¹⁰⁴. Величко считал, что вся беда была в том, что часть господ не жила в имениях, и там правили нерусские шкуродеры-управляющие, ожесточившие крестьян. К германской проблеме, основной для России, Величко относился скептически: «Со старой Германией, до Вильгельма I и Бисмарка, Россия жила душа в душу и роднилась семьями. Пруссия — больная страна, Германия должна была объединяться с Баварией, она культурнее и гуманнее, а пруссаки испокон века боролись со славянами и православием и морально озверели». Именно из желания служить народу Величко стал доктором, а его сестры занялись благотворительностью¹⁰⁵.

Величко признавал только действенное христианство. Он был сторонником теократии, то есть соединения в одних руках светской и церковной власти. Более всего он почитал митрополита Алексея и Сергия Радонежского, создавших Московскую Русь. Уважал он и Андрея Боголюбского и Владимирских Всеволодов.

Из позднейших государей он хорошо отзывался о последнем Рюриковиче, царе Федоре и о первом Романове, царе Михаиле, и о его отце, Патриархе Филарете, правившем за своего слабовольного и болезненного сына.

О никоновщине он высказывался всегда плохо, и сблизился поэтому со старообрядцами. Контакты со старообрядцами у него были еще до революции, особенно, он был близок с подпольными старообрядцами Серпухова. Как и старообрядцы, он почитал купцов Строгановых. У него были их личные иконы. На таких людях, как Строгановы, держалась древняя Русь, говорил он.

Когда начались большевистские ужасы и обновленчество, то у него стали служить дома старообрядческие священники. В Серпухове жила очень богатая старообрядческая купчиха Мараева. Она, желая выиграть дело о крупном наследстве, купила за большие деньги коллекцию европейской живописи у чиновника, от которого зависело решение ее дела¹⁰⁶. Эта коллекция составила основу современной Серпуховской галереи. А вот коллекция икон и рукописей Мараевой, то есть все из ее моленной, осталась в руках серпуховских старообрядцев, и еще в довоенные годы они, боясь арестов и конфискаций, передали все это наследие на хранение Величко¹⁰⁷.

Меня очень интересовало отношение Величко к белым, и он мне однажды ответил: «Они хотели победить сами, без народа. В народе было очень много людей, ненавидевших большевиков, но они не хотели реставрации петербургской бюрократии и выжидали. Этих людей белые не привлекали к себе, и поэтому проиграли. А когда те поняли, что принесли им большевики, то было уже поздно. Белые для них были бы меньшим злом».