Полное и окончательное безобразие. Мемуары. Эссе

Властей он тоже не поминал: «Помолимся о земле Российской и о православном народе ее». Вообще, тогда многие поминали по-разному и на свой лад. Страдая определенным нигилизмом по отношению к Патриархии, который он выстрадал в гонениях, отец Иоанн говорил: «Ваш Патриарх Тихон тоже был хорош — всего боялся. Вот они и убили его тихо, незаметно, как будто он и не жил вовсе. Народ не восстал тогда, и все смолчали, как будто ветеринар кота Ваську уколол, а не первого Патриарха после Петра»¹²⁶.

Отец Иоанн рассказывал, что, когда он скитался по лесам Брянщины, то в некоторых уездах все церкви были закрыты¹²⁷, и крестьяне, зная, что он придет, собирались в глухом лесу сотнями, и он крестил их детей в лесных озерах, венчал венцами из бересты и служил литургию и всенощную среди вековых деревьев. У него иногда даже не было с собою креста, и он делал его из двух палочек и веревки.

После войны его отпустили — он выжил и хорошо себя чувствовал, хотя был уже очень стар, но выполнял в лагерях все нормы, и его любило начальство за абсолютное бесстрашие. В лагере он отказался признать и Сергия, и Алексия I, он сказал следователю: «Зачем мне их признавать, если я уже от самого Патриарха Тихона и митрополита Петра при их жизни отрекся».

Его вызвал к себе Симанский и сказал: «Я знаю, что вы никого не признаете, и меня тоже, но коль вы уцелели, то служите. Я дам вам самый богатый приход Московской епархии, который никогда не закрывали и служили там до смерти. Мне надо иметь хоть одного независимого священника, к которому можно посылать на исповедь пастырей и монахов, и которые не выдадут тайну исповеди и не донесут». Что было, то было, и из песни слова не выкинешь.

Отец Иоанн так говорил о Симанском: «У него много родни расстреляли. Его самого чуть не арестовали как дворянина. Он в глубине души товарищей не любит и ждет не дождется третьей мировой войны, чтобы их предать. Но он хочет сыграть только наверняка, а в таких делах всегда риск нужен».

Отец Иоанн знал массу людей и адресов до войны и никого никогда не предавал, это было многократно проверено, но Строганова его к себе все равно не пускала, говоря: «Он человек надежный, но страшный русский анархист и считает, что между ним и Господом никакой законной иерархии нет. А она есть, только невидимая пока, и ее не признавать нельзя».

Отец Иоанн получил от Симанского Гребневский приход под Фрязино с двумя огромными историческими храмами¹²⁸, в бывшем бибиковском имении. Его также наградили двумя крестами, палицей, митрой и каким-то орденом со звездой. Он завел в Гребневе свои порядки, всех кормил, пускал ночевать, принимал отовсюду странников, среди которых были и ката-комбники. Он был смешлив, любил шумные застолья, поил сергианских попов водкой из царских четвертей с орлами, но сам не пил.

Служил он очень хорошо, люди к нему шли, по иногда он говорил грустно: «Все у меня есть, а ничего мне не надо. В тюрьме легче было»¹²⁹. Отец Иоанн, несмотря на все награды Патриарха, ощущал себя временно осевшим каликой-странником, готовым в любой час тронуться дальше¹³⁰. Отец Иоанн в быту был крайне прост, ел что попало, спал на чем попало и пускал ночевать к себе в келью, ввиду тесноты, самых разных людей. Денег в доме не держал, они находились у умной, хитрой старухи из очень богатой купеческой семьи, которая была когда-то монахиней Новодевичьего монастыря. Он все деньги раздавал нищим и странникам до копейки. «Они от меня уходят как вода», — говорил он.

Отец Иоанн считал всех советских людей глупыми и слабыми: «Они и себя, и Бога забыли, живут как одуванчики-однодневки, на них подуй — и нет ничего. Их союз когда-нибудь ветер раздует, никому это безбожное стадо ни в жисть не нужно. Одна мечта дурацкая вселенская, и все. Кому такие люди нужны? Стадо дураков отдалось бандитам, и ходят с флагами по улицам, и хлопают, хлопают. Тьфу на них, проклятых! Тьфу! Будут они еще как побирушки по всему миру ходить и корки клянчить. На них все смеяться будут — свою страну пропили и к нам пришли». Как в воду он глядел, и так говорил всем и всюду, но не с амвона — проповедей он вообще не читал, говоря: «Если начну говорить и увлекусь (а я увлекаюсь), то сразу меня в тюрьму увезут. Опыт уже такой у меня был. Прямо со службы схватили и прямо в камеру, в облачении».

Служба у сергиан отца Иоанна окончилась плохо, несмотря на все награды, которые на него навесил Патриарх Алексий I. Научившись в тюрьмах жаргону, отец Иоанн говорил: «Что он на меня медные цацки как на Деда Мороза навесил — их на Страшный Суд с собою не возьмешь». Он не давал красть Гребневскому старосте, раздавая все деньги убогим, бедным и странникам, и староста ему отомстил: он нанял хулиганов, они ворвались на всенощную на буднях и сорвали с настоятеля митру, кресты и самого его выбросили лбом вперед через Царские Врата на амвон. При этом гордый старик сильно разбил себе лоб, колени и вывихнул правую руку.