Полное и окончательное безобразие. Мемуары. Эссе

Однажды он, улыбаясь, мне рассказал, как к Строгановой приехал из Сибири старичок и привез две шитые плащаницы с изображением Николая II и несколько кукол, изображающих убиенного Императора. Эти раритеты покупала профессура, а деньги шли на поддержание сибирского скита. Мой отец не верил в скорый крах большевизма и ждал от них новых гадостей. О своей молодости он поэтому не очень рассказывал. И верили мы с ним тоже по-разному: я долго, очень долго не мог понять русских тайн и никак не мог соединить культуру и православие, элитарную веру и веру народа, а отец любил старую Россию и все хотел соединить христианские и либеральные ценности, и это у него не очень получалось. Оба наши подхода — дольки одного лимона русского скепсиса и, будучи не очень близки в своих заблуждениях, мы были близки в главном — в трагическом восприятии русского пути.

Из-за всего этого я не много знал о Строгановской моленной. Кто постоянно собирался в маленькой комнатке Надежды Александровны, сплошь завешанной иконами, и в большой гостиной с роялем, где в дни служб вешали занавес, я не знаю. Я бывал там очень давно, в младенчестве. Только отдельные имена и отдельные люди, как вырванные страницы из большой книги, выплывают в моей довольно цепкой памяти. Был еще один не описанный феномен советской эпохи — тогда порядочным людям было стыдно выживать, цепляться за жизнь. И многие предпочитали разные формы самоуничтожения и смерти. Фактически целая страна наложила на себя руки. А на фоне этого самоуничтожения партноменклатура и их обслуживающее простонародье чувствовало себя очень уютно, обильно пило и ело, предаваясь животным радостям бытия.

Люди же, подобные Строгановой, противостояли этому морю русского скотства, создавали очаги спасения для одиноких и погибающих и активно боролись с безбожным и бесчеловечным режимом. Мне лично напрочь забытое диссидентство двадцатых-тридцатых симпатичнее диссидентства шестидесятых, так как оно было почвенным и, по большому счету, антизападным, так как Европа фактически предала свою союзницу по Антанте, без усилий которой ей бы никогда не удалось победить Германию и заключить Версальский мир. Европа тех лет танцевала в ночных клубах и дансингах, а остатки традиционной России молились по ночам и прятались от чекистов.

Моленная Киселевых

Зоя Васильевна Киселева и ее мать Милитина Григорьевна — выдающиеся деятельницы движения непоминающих. Отец Зои Васильевны был крупным ученым-химиком, одним из ведущих специалистов по красителям³⁷. Революция его глубоко уязвила и прервала его карьеру крупного ученого и предпринимателя. Его брат, убежденный сибирский сепаратист, был колчаковским генералом, близким к братьям Пепеляевым. Семья профессора Киселева была крепко сибирски купеческая и к большевикам относилась очень плохо. Его жена, Милитина Григорьевна, была тоже из купеческой семьи старообрядческого склада³⁸. Милитина Григорьевна была старушка с юмором, очень ядовитая на язык, умела легко передразнить и сыграть любого неприятного ей человека³⁹. Киселевы очень долго после революции жили во дворе старого дома на Зубовском бульваре⁴⁰. В довоенные годы большинство остатков старых русских семей жило по-прежнему в тех же местах, что и до революции. Недалеко от Зубовского бульвара был Арбат с переулками, Остоженка, Пречистенка. Все тут и жили, и ходили друг к другу в гости пешком — было от десяти до двадцати минут неспешного хода. В храмах молятся и ногами, шутил один старый батюшка, говоря об удобности расположения церкви на пересечении житейских путей⁴¹.

Тот круг людей, который уцелел после чисток двадцатых и начала тридцатых годов и сплотился вокруг Строгановых, более не понес существенных потерь. Много арестовывали ка-такомбников и в области, и вообще в России, но строгановских людей больше не хватали. Исключением было дело Д. Л. Андреева, захватившее семьи Добровых и Коваленских⁴². Когда люди долго живут в вынужденной изоляции, во враждебной среде, и постоянно общаются между собою, у них вырабатывается своеобразный моральный птичий язык — они понимают друг друга по взгляду, намеку и знают, что можно и что нельзя⁴³. Тут дело не в том, что в форме религиозной оппозиции шипели от злобы бывшие, лишившиеся своих состояний и недвижимости, а суть в том, что свободомыслящие православные пытались противостоять тоталитарному строю и созданной им сергианской псевдоцеркви — ловушке для простаков, куда попы-шпионы заманивали недовольных.

Центральной довоенной моленной была Строгановская, а у Киселевых был все-таки ее филиал. Гостей принимали в большой комнате с кожаным диваном и креслами. На стенах висели мистические картины художника Денисова и ображение снесенного старого собора Сретенского монастыря работы моего отца. Из большой комнаты вела дверь в комнату Зои Васильевны, сплошь завешанную иконами. Когда собирались помолиться, открывали дверь в комнату с иконами. Исповедоваться ходили в чуланчик около кухни, где стояло древнее распятие в серебре.