Полное и окончательное безобразие. Мемуары. Эссе

Когда Патриарха Тихона посадили под домашний арест в надвратном храме Донского монастыря, туда стали ездить, и Патриарх со стены, где он под охраной прогуливался, благословлял народ. Потом чекисты в сумерках зарезали его келейника, приняв за Патриарха. Об этом случае все знали. Потом чекисты стали давить на самого Патриарха, и он, по общему мнению, поддался большевикам и стал с ними сотрудничать. Его за это люди Строгановой осудили. Были очень недовольны и митрополитом Петром Полянским, его плохим, истеричным, капризным, самонадеянным характером и его линией соглашательства с ОГПУ. Тогда большевики уже взяли курс на создание послушной им лжецеркви, лакеи из обновленцев их не совсем удовлетворяли.

Сразу после первых процессов над духовенством, Строганова и ее люди стали прятать преследуемых священников и монахов. Тогда в Москве и Московской губернии было много катакомбных общин — они возникали, проваливались и исчезали, не оставив следа и просуществовав короткое время. Уникальность Строгановой, ее личной воли, была в том, что она наладила службу спасения людей, преследуемых большевиками. Возможности для этого у нее были большие — знакомые крупные врачи, профессора.

Особенно помогали врачи — профессора, заведовавшие клиниками и моргами в районе Пироговских улиц и в других больницах Москвы. Они ставили липовые диагнозы и под видом больных клали на койки преследуемых, доставали для них паспорта одиноких и бездомных умерших. У Строгановой всегда были пачки паспортов без фотографий. Был и человек,

резавший любые печати и изготовлявший любые документы. Это был бывший офицер-картограф, который писал разными почерками и хорошо гравировал²¹. Жил он под чужой фамилией и выдавал себя за психически больного, и раз в два года для убедительности ложился в психиатрическую больницу, говоря Строгановой: «Пошел подставлять зад за Святую Русь» — его сильно кололи²².

Оппозиционные Патриарху Тихону и Митрополиту Крутицкому Петру священники и монахи именно тогда основали первую волну подпольных общин, тайных скитов и создали свою Иерархию. Сергианство возникло намного позже, первые катакомбники вошли в конфликт еще с Патриархом Тихоном и митрополитом Петром как с соглашателями.

Строганова, издавна связанная с Оптиной Пустынью и Даниловским монастырем, принимала во всем этом живейшее участие. От нее исходили также очень любопытные данные, что группа молодых монахов Оптиной Пустыни, избежавшая расстрелов, ушла в леса, вооружилась и долго партизанила, пользуясь поддержкой окрестных крестьян — по ночам из леса приходили монахи с винтовками, и крестьяне их кормили.

Параллельно Строгановской общине создавались общины из семей дворян и офицеров монархической ориентации, связанные с белым подпольем, а потом и с зарубежными иерархами. Но они довольно быстро проваливались, и их остатки начинали опекаться людьми Строгановой. Под их влиянием Строгановская община постепенно правела. У Строгановой был нюх на провокаторов, и она их сразу выявляла — поговорит разок с подозрительным человеком и тут же его отсеивает. У нее не было провалов. Больше всего она боялась эмиссаров из Парижа и их избегала. Новых людей всегда вели к Строгановой на смотрины — пили чаек на кухне, и здесь все решалось.

Я смутно помню эту кухню — выложенную кафелем, с полом шашечками и горящей лампадкой у образа. По кухне двигалась серая фигурка в мохнатой шали, с очень живыми, иронически любопытными к людям глазами и с отвисшими старческими складками лица — что-то похожее на портреты Веласкеса. Это был последний год ее жизни, наверное, зима 1942–1943 года.

Именно в эту зиму она позировала моему отцу, и он в один сеанс написал ее голову.

В жизни интеллигентской и дворянской Москвы Надежда Александровна играла не меньшую роль, чем поэтесса Кузьмина-Караваева — мать Мария — в Париже. Но о Строгановой все забыли — так как антисоветское подполье совершенно не нужно ни левой западной интеллигенции, ни московским диссидентам, всегда боровшимся за свой, «человеческий», социализм, а не за православную Россию. Сточки зрения современного электронно-унифицированного Запада, православная оппозиция большевизму — это сопротивление архаических славянских варваров, почему-то оглядывающихся на Византию, которую, слава Богу, турки и крестоносцы давно уже разгромили. Фактически в мире уже очень давно идет борьба двух центров европейской цивилизации — на Западе и на Востоке.