Полное и окончательное безобразие. Мемуары. Эссе

Любая подпольная антисоветская организация⁹³ при широко разветвленной осведомительной сети органов ГПУ была легко выявляема и проваливаема. Именно поэтому большинство катакомбных общин в Москве и Подмосковье были разгромлены. В те годы любое сборище вызывало подозрение. Уцелели или только почти семейные, десятилетиями проверенные сообщества, или же те общины, которые имели мощное прикрытие на Лубянке, которая считала выгодным для себя иметь такое выявленное подпольное объединение, чтобы его легко было отслеживать.

В данном случае, община Величко контролировалась НКВД через Корина, который подсылал туда своих людей. В общину Величко постоянно приходили «нестеровские мальчики» от Корина⁹⁴. Присылала и жена Корина каких-то юрких дам в платочках, все вынюхивавших и выспрашивающих. Корин давно связался с Московской Патриархией и умело затягивал Величко в контакты с ними. Корин ввел к Величко дальнего родственника Алексея Симанского, Алексея Даниловича Останова, создателя Археологического кабинета при Семинарии и Академии в Загорске. И его отец, управляющий делами Симанского, Данила Андреевич, и его сын, Алексей Данилович, умерли не своей смертью — их залечили врачи-чекисты⁹⁵.

Алексей Данилович, увидев иконное собрание Величко, решил тоже наложить на него лапу. Для этого он организовал встречу Величко с Алексеем Симанским. Это произошло за городом, на даче Патриарха. Был ужин, Величко много говорил с Симанским по-французски⁹⁶. За ужином Симанский сказал Величко: «Я знаю, вы нас не признаете, но я должен ввести корабль Церкви в мирную гавань и тогда все примирятся». Величко сказал потом сестре Зое Вадимовне: «Знаешь, Зоечка, он вполне воспитанный, учтивый человек, но серой от него все равно пахнет». Симанский заверял Величко, что он как мог облегчал участь всех арестованных священников. От дальнейших встреч с Симанским Величко уклонился. Симанский, по-видимому, хотел, чтобы Величко завещал свое собрание Патриархии, а через «органы» он знал о катакомбной общине, собиравшейся у него.

Величко, когда его везли к больному через Красную площадь, отворачивался, чтобы не видеть Мавзолея Ленина. Величко называл Мавзолей — «это». Он считал, что «это» поганит город и является олицетворением присутствия Сатаны среди святынь. Из медицинских клиник Величко убрали, так как он перед едой всегда крестился, а у себя в кабинете вешал икону с лампадой. Вся семья Величко была на редкость духовно независима, ни перед кем никогда не унижались, и, если надо, умерли бы достойно. И сам Величко, и его старший брат «маркиз», и обе сестры никогда не женились и не выходили замуж, живя в миру монахами и монахинями⁹⁷.

Однажды Величко на Фомину неделю предложил мне сходить в Высоко-Петровский монастырь, где он раньше часто бывал. Был прекрасный весенний день, монастырь был запущен, и еще никто не знал, когда рухнет проклятый Богом большевизм, и мы с Величко сидели на нарышкинских белокаменных в гербах гробницах и беседовали. Тогда еще была цела нарышкинская усыпальница вокруг гранитного памятника под железным навесом⁹⁸. Величко хорошо знал и настоятеля, и многих из братии. Все они не поминали большевиков и за это их всех, вместе с настоятелем, арестовали, вывезли за город и расстреляли, закопав в одну братскую могилу.

У Величко служили в задней комнате, часть которой была отгорожена двумя старинными шкафами, которые, открываясь, превращались в киоты, полные древних икон. Между шкафами было пространство с завесой. За завесой стоял ореховый столик, где всегда лежало древнее, в серебре, Евангелие, кресты в жемчугах и серебряная с эмалью чаша из Сольвычегодска, 17 века. Один из крестов был с мощами Собора Московских чудотворцев, из снесенного Чудова монастыря. Все это скупил Величко после революции. На стенах этой комнаты висели иконы Итало-Критской, Афонской и позднегреческой школы. Была одна Итало-Критская Мадонна из бывшего собрания Васнецова, она еще до революции репродуцировалась в издании Императорской Академии художеств⁹⁹.

К Величко ходило несколько человек, бывших чад расстрелянных монахов, и несколько прихожан из закрытых храмов рядом сего домом. Приходило несколько стариков из его старых знакомых¹⁰⁰. Среди этих господ были двое, бывшие когда-то «мужами света», то есть связниками у непоминающих. Один был уже очень стар и плохо слышал, а второй — Николай Николаевич¹⁰¹ — жил в переулке около Мясницкой, и мы с ним обычно шли пешком с Трубной от Величко. Он был в ясной памяти, но очень и очень одинок и нездоров, в его длинной узкой комнате было всегда полутемно, в клетке прыгала канарейка, а на стенах было много икон и всегда горела зеленая лампадка. Уютный и добрый был человек¹⁰².

Николай Николаевич мне много рассказывал о движении непоминающих. Оно несколько отличалось от движения данилов-цев, то есть разъехавшихся монахов Даниловского монастыря, создавших Истинно-Православную Церковь. Непоминающие примыкали к ним, но в основном это были женатые священники и миряне, хотевшие создать свою, независимую от большевиков, Церковь.