Полное собрание беспринцЫпных историй

Полетели письма. Власть тогда сделала все, чтобы отрезать людей друг от друга, и даже телефонный звонок за рубеж становился огромной проблемой. Из дома Тель-Авив не наберешь. Специальное место, специальное время – молодым-то сложно, а уж старикам… Значит – письма. Длинные и короткие, теплые и холодные, редкие и частые. Сколько же жизней проживали люди по разные стороны границы в этих листках бумаги, отправленных из одного пожизненного заключения в другое.

Слезы внутрь – это самый сильный яд. Через три года София Яковлевна заболела. Солнце перед закатом особенно быстро бежит по небу. Миша как раз в это же время сломал руку и так неудачно, что письма мог печатать теперь только на машинке.

Каждый раз в письме извинялся, что никак они не могут созвониться, он работал в каком-то пригороде и дома появлялся только на выходных, и то нечасто. Да и София Яковлевна уже не в силах была ходить на телефонную станцию. Так что только строчки и буквы. Она и читать-то уже не всегда могла, больше слушала деда Колю в роли израильского информбюро. Хранила баба Соня письма на тумбочке у кровати, иногда возьмет в руки и спит с ними. Так и умерла с листками в высохшей ладони.

Дед Коля тогда все-таки дошел до телефонной станции и позвонил. Лёнечка ему опять ничего не сказал. Не смог.

Его папа не сломал руку, он по глупости утонул в январском море шесть месяцев назад, как раз когда бабушка вдруг заболела. Сказать бабе Соне правду сил ни у кого не было. А узнав, что ей недолго осталось, решили с мамой придумать историю про руку и про работу в пригороде. Деду Коле тоже ничего не сообщили, конечно. Лёнечка стал писать за себя, и печатать за отца. Через пару недель после смерти Софии Яковлевны от нее пришло последнее письмо.

Почта иногда так безжалостна.

Письмо было Лёнечке. Оно застало его в армии. В нем было всего четыре предложения, написанные неровным, выдыхающимся почерком.

«Спасибо тебе, мой любимый Лёнечка, за папины письма. Я всегда говорила Мише, чтобы он научился у тебя писать без ошибок. Не бросайте дедушку. Он вас так любит. Бабушка».

Лёнечка заплакал. Внутрь. Шла бесконечная арабо-израильская война. А на войне не плачут.

Дед Коля Лёнечку дождался. Пятнадцать лет. Они оба отсидели по полной.

Лёнечка извинился, что загрузил меня и как-то незаметно исчез. А может, просто лонгайленд был таким забористым.

Я лишь подумал, что не хочу в СССР. Никогда.

Э-ге-гей-карма

На злобу дня и в тему Обамы-геелюба достал из архива уморительную кармическую сагу, рассказанную мне одной питерской знакомой в разгар кризиса.

Она не дала начальнику, а через месяц он пригласил ее в ресторан и начал беседу с эпической фразы: «Катя, прости меня за тот случай. Я понимаю, как это было мерзко с моей стороны. Поверь, такого больше не повторится никогда».

Катя удивилась, так как в целом шеф ее особо-то правил приличия российских не нарушил. С чего такое раскаяние?

Но обо всем по порядку.

Итак, подруга моя пошла личным ассистентом к предпринимателю средней руки и средней внешности. Немного пухловат, немного начитан, о сотрудниках заботится, корона приемлемых размеров, женат, лицо приятное, даже, можно сказать, местами изысканное. Пытается хорошо одеваться и быть галантным. Не злой.

Поехали они вместе на какую-то мощную конференцию, на которой Алексей Александрович должен был выступить с презентацией. Ресторан в отеле неуютный, а подготовиться и правда надо. У шефа сьют с гостиной и спальней. Он предлагает доработать в номере, туда же заказать ужин. Катя, девушка «палец не клади никуда», в свои двадцать семь охлаждать пылких умеет лучше многих моих ровесниц, хотя и пуританкой ее не назовешь. Поэтому предложение пойти в номер поработать она не восприняла как оскорбление.

Сидят обсуждают выступление, пьют, естественно, шабли – что еще у нас считается аристократизмом? В один прекрасный момент Алексей Александрович кладет руку на Катино запястье и говорит:

– Я очень рад, что ты со мной работаешь.

Обручальное кольцо не вовремя сверкнуло, душевный начальник трогательно смутился и убрал руку.

Катя понимала, что за таким жестом последует следующий, но устраивать сцену не хотела. Мало ли, ошиблась в намерениях, да и потом человек хороший, милосердие никто не отменял. Хотя рабочий секс никогда ни к чему хорошему ее не приводил.