Полное собрание рассказов

…порошок фирмы «Мерк». — Один из ранних примеров характерного для Набокова приема пропуска героем важного указания в решительный момент его жизни: в названии фирмы помимо палиндрома слова «крем» находим немецкое значение Merk — «знак». В английском переводе рассказа сохранен намек на «крем» и введена анаграмма русского слова «мрак» — фирма названа «Крамм» (распространенная немецкая фамилия).

Картофельный Эльф (апрель 1924; Эхо. 1924. Июнь-июль. Рассказ печатался с продолжением в пяти номерах). Рассказ вошел в сборник «Возвращение Чорба».

Пасхальный дождь (весна 1924; Эхо. 1925. 12 апр.). В рассказе, как впоследствии и в «Mademoiselle O», отражены впечатления Набокова от его посещения в Лозанне в 1921 г. своей бывшей петербургской гувернантки Сесилии Миотон. С. Польская отметила ряд параллельных автобиографических мест в этих двух произведениях, обратив, помимо прочего, внимание на то, что в рассказе воспитанницу Жозефины зовут Элен. «Еленой звали одну из младших сестер Набокова; Сесиль Миотон стала ее гувернанткой, когда Владимир и Сергей подросли» (С. Польская. О рассказе В. Набокова «Пасхальный дождь» // В. В. Набоков: pro et contra. Т. 2. СПб., 2001. С. 509).

Катастрофа (июнь 1924; Сегодня. 1924. 13 июля). Рассказ вошел в сборник «Возвращение Чорба».

Гроза (23–25 июля 1924; Сегодня. 1924. 28 сент.). Рассказ вошел в сборник «Возвращение Чорба».

Наташа (25–26 августа 1924). Впервые опубликован в итальянском переводе Д. Набокова в 2007 г. (см. с. 11 наст. изд.). Оригинальный текст впервые был напечатан в «Новой газете» 20 июня 2008 г. со следующим нашим предисловием:

«Несколько лет тому назад, разбирая рукописи Владимира Набокова, хранящиеся в библиотеке Конгресса США, в поисках материалов для собрания драматургии писателя, я обнаружил рукопись неизвестного мне рассказа „Наташа“. Относящийся к началу 20-х годов прошлого века, неопубликованный и неизученный, этот рассказ был лишь кратко пересказан Б. Бойдом на страницах написанной им биографии Набокова, недавно вышедшей и по-русски. Бегло просмотрев эти пятнадцать листов линованной бумаги, исписанной тонким пером автора „Трагедии господина Морна“ и „Приглашения на казнь“, я понял, отчего этот рассказ столь долгое время оставался под спудом. Стремительно, в „одно касание“ написанный черновик пестрел изысканной в своей изощренности правкой. Микроскопические вставки и уточнения, целые предложения, вымаранные, а затем вновь возвращенные к жизни путем подчеркивания, озерцо кляксы, в котором тонет не раз переправленное слово, к тому же еще всякие другие неприятности — небрежный синтаксис, описки, пропуски…

Взять на себя труд по его восстановлению мог, конечно, лишь русскоязычный исследователь, но таковых побывало в архиве Набокова совсем немного; для западного же ученого, пусть отчаянно любящего Набокова и отлично владеющего русским, то была бы задача непомерной трудности. Ведь мало того что надо знать русскую, с „ятями“ и „ерами“, орфографию, которой Набоков придерживался до конца жизни, у исследователя должен быть еще развит особый навык чтения руки Набокова „с листа“. Работа с набоковским эпистолярием и автографами его ранних сочинений давала мне, как я полагал, все эти преимущества. Прочитав рукопись и уверившись, что, несмотря на кажущуюся безнадежность предприятия, рассказ восстановить все-таки можно, летом 2006 года я сделал его первую редакцию и послал сыну писателя для решения его судьбы. Со многими неясными строками удалось совладать уже тогда, другие продолжали упорно сопротивляться, сколько я ни рассматривал словесную вязь сквозь линзу увеличительного стекла.

Невзирая на явную неотделанность, вполне „рабочее“ и в бунинском духе название (ср.: „Клаша“, „Таня“, „Руся“ и др.), вместо которого, реши Набоков все-таки напечатать его, стояло бы, вероятно, что-то более отвлеченное и ёмкое, несмотря на многие неловкие строки, выдающие еще очень неопытного автора, это сочинение, на мой взгляд, безусловно, заслуживало публикации. Сама по себе „живучесть“ рукописи, уцелевшей в многочисленных переездах на разных континентах и пролежавшей среди бумаг писателя восемьдесят с лишком лет, намекала на особую важность ее для автора, если не художественную, то личную. И может быть, о чем-то очень значительном могла бы по секрету сказать увлеченному Набоковым читателю.

Сыну писателя рассказ показался весьма интересным, и было решено готовить его к публикации — русской и английской. Общими усилиями и во многом благодаря исключительно чуткому и внимательному прочтению рассказа блестящим переводчиком и истолкователем Набокова Геннадием Барабтарло удалось разобрать почти все оставшиеся спорные или трудные места, после чего Д. Набоков бережно перенес „Наташу“, со всеми предметами обстановки и оттенками, сперва на итальянский, а затем на английский и выпустил ее в „Нью-Йоркере“, в котором в свое время печатал свои английские рассказы Набоков.