Полное собрание рассказов

В тот вечер мексиканцы играли на аккордеоне и других инструментах в большой палате, весело и жизнерадостно: вдохи и выдохи аккордеона, и звон колокольчиков, и звуки трубы и барабана разносились по всему коридору. В палате помимо Каетано Руиса, провинциального игрока с парализованной ногой, лежал участник родео, которого в жаркий пыльный день сбросила лошадь на глазах у большой толпы зевак. Он получил перелом позвоночника, и после выписки из больницы ему предстояло учиться мастерить что-нибудь из кожи и плести стулья. Соседнюю кровать занимал плотник, свалившийся с лесов и сломавший обе ноги и оба запястья. Он упал, как кошка, не обладая кошачьей гибкостью. Ожидалось, что его вылечат, и он сможет работать снова, но на это требовалось много времени. Компанию им составлял подросток с фермы, лет шестнадцати, который попал в больницу со сломанной ногой: кость неправильно срослась, и ее предстояло ломать снова. Через коридор до мистера Фрейзера доносились их смех и шутки по поводу игры мексиканцев, присланных полицией. Мексиканцы остались довольны приемом. Они вошли, очень возбужденные, к мистеру Фрейзеру и спросили, не хочет ли он, чтобы они сыграли ему что-нибудь. За вечер еще два раза приходили, чтобы сыграть, по собственной инициативе.

В последний раз, когда они играли, мистер Фрейзер лежал в своей палате с распахнутой дверью, прислушивался к громкой скверной музыке и не мог не думать. Когда они спросили, что ему сыграть, он попросил «Кукарачу», обладающую зловещей легкостью и живостью множества тех мелодий, под которые люди шли на смерть. Они играли громко и с чувством. Мелодия казалась мистеру Фрейзеру лучше других, но эффект оставался прежним.

Несмотря на всплеск эмоций, мистер Фрейзер продолжал думать. Обычно он этого избегал, старался думать, лишь когда писал, но сейчас он думал о тех, кто играл, и о том, что говорил тот, маленький.

Религия – опиум для народа. Он верил в это – этот страдающий расстройством пищеварения кабатчик. Да, и музыка – опиум для народа. Тощий не подумал об этом. А теперь экономика – опиум для народа; так же как патриотизм – опиум для народа в Италии и Германии. И как насчет половых сношений? Это тоже опиум для народа? Для некоторых людей. Для некоторых из лучших людей. Но спиртное – высший опиум для народа, о, изумительный опиум! Хотя некоторые предпочитают радио, еще один опиум для народа; самый дешевый; он сам им сейчас пользовался. Наряду с этим шла игра в карты, тоже опиум для народа, и самый древний. Честолюбие еще один опиум для народа, наравне с верой в любую новую форму правления. Чего все хотели, так это минимума государства, как можно меньше правления. Свобода, в которую мы верили, стала теперь названием журнала Макфэддена[90]. Мы верим в свободу, хотя для нее еще не подобрали нового имени. Но где настоящий? В чем настоящий, подлинный опиум для народа? Он знал это очень хорошо. Эта мысль всего лишь завернула за уголок в ту ярко освещенную часть его разума, которая появлялась после двух или больше стаканчиков, пропущенных вечером. Он знал, что мысль эта там (конечно, на самом деле ее там не было). Что это такое? Он же знал очень хорошо. Что это такое? Ну конечно, хлеб – опиум для народа. Запомнит ли он это и будет ли в этом смысл при дневном свете? Хлеб – опиум для народа.

– Послушайте, – обратился мистер Фрейзер к медсестре, когда она вошла, – приведите сюда этого маленького худого мексиканца. Пожалуйста!

– Вам понравилось? – спросил мексиканец с порога.

– Очень.

– Это историческая мелодия, – сказал мексиканец. – Это мелодия истинной революции.

– Скажите, почему людей оперируют без наркотика? – спросил мистер Фрейзер.

– Не понимаю.

– Почему не всякий опиум хорош для народа? Что вы хотите сделать с народом?

– Его необходимо избавить от невежества.

– Не говорите глупостей. Образование – опиум для народа. Вы должны это знать. Вы сами учились.

– Вы не верите в образование?

– Нет, – ответил мистер Фрейзер. – В знание – да.

– Я не понимаю вас.

– Я сам часто и с удовольствием не понимаю себя.

– Вы хотите еще раз послушать «Кукарачу»? – тревожно спросил мексиканец.

– Да, – сказал Фрейзер. – Сыграйте «Кукарачу» еще раз. Это лучше, чем радио.

«Революция, – решил мистер Фрейзер, – не опиум. Революция – катарсис, экстаз, который можно продлить только тиранией. Опиум нужен до и после». До чего же хорошо ему думалось, даже чересчур хорошо.

Они скоро уже уйдут, думал он, и унесут с собой «Кукарачу». Тогда он включит радио, ведь радио можно приглушить так, чтобы его было еле-еле слышно.

Отцы и дети