Полное собрание рассказов

За спиной у нее была та самая квартира, некогда служившая обиталищем Ники, — только теперь безукоризненно прибранная и элегантно обставленная темной викторианской мебелью. На столе виднелся все тот же блокнот с торчащими вырезками, но переплет у него был новый, дорогой, из кожи и бархата. Афиши и фотографии со стен тоже никуда не делись — их спрятали под стекло и заключили в массивные позолоченные рамы. Все это больше напоминало ухоженный музей, чем однушку без перегородок между жилой зоной и кухней.

Судя по музыке и смеху, где-то там была вечеринка, но я не видел ни души. Поразительно, где все гости? Не в ванной же с туалетом они прячутся…

— Мистер Марино дома? — спросил я горничную.

— Мистер Джеффри?

— Э… да, мистер Джеффри. Я его друг.

Распахнулись тяжелые портьеры на одной из стен, и появился Ники — довольный, раскрасневшийся. Я сообразил, что стены между этой квартирой и соседней больше нет. Очевидно, теперь апартаменты Ники занимали весь этаж. То, что скрывали портьеры, я увидел лишь на секунду — там была комната, полная смеха, сигаретного дыма и самой новомодной роскоши. Я словно взглянул на закат из глубины пещеры.

— С днем рожденья, с днем рожденья! — поздравил меня Ники.

— А ты там что, неужели продажу бизнеса празднуешь?

— А? О… нет, не совсем. — Как и прежде, Ники опечалило мое вторжение в его новую жизнь. — Так, неформальное общение с деловыми контрагентами. — Он перешел на доверительный шепот. — Иногда это совершенно необходимо, чтобы все шло гладко.

— Значит, уйти тебе пока не дают?

— Нет. Мерзавец крепко меня держит. Может, через полгода…

— Что там у вас, еще одна сделка?

— Да они одна за другой! — воскликнул он с отчаяньем. — Теперь вот еще сеть из Милуоки пытается открыть точки у нас. Конечно, мы в ответ вынуждены расширяться! А что делать? Псы пожирают друг друга. Но через полгода, бог свидетель, Джордж Б. Джеффри исчезнет, и Ники Марино возродится из пепла.

— Джорджи, милый, спой нам! — позвал женский голос из-за портьер.

Было ясно, что Ники вовсе не хочет знакомить меня со своими деловыми контрагентами и показывать мне соседнюю комнату. Но женщина снова позвала его, высунувшись и чуть приоткрыв портьеры. Одним глазком я увидел на стенах рекламные плакаты в рамках, а над камином висела карикатура, изображение пончика с чертами лица Ники — нахально ухмыляющегося и очень довольного собой.

— Слушай, Ники, я по поводу сервиза. Большое тебе спасибо, но это перебор, мы…

Ники переминался с ноги на ногу, ему не терпелось поскорее выпроводить меня и вернуться к гостям.

— Нет, нет, это подарок. Я хочу, чтобы ты его взял — иначе зачем дарить? Твои десять долларов тогда меня здорово выручили. — Он начал вежливо, но твердо подталкивать меня к двери. — В общем, возьми сервиз и передай Эллен привет от Джорджа.

— От кого?

— От Ники. — Он вытолкал меня в коридор, подмигнул и захлопнул дверь.

Я медленно спустился по лестнице, волоча в руках тяжеленный мешок серебра, и постучал к Джино.

Старик выглянул в щелочку, просиял и впустил меня.

— Добрый вечер, маэстро. Я уж думал, вы переехали. Вывески больше нет.

— Да, я ее снял. Решил наконец уйти на покой.

— Ники только что выставил меня за порог.

— Нет, это Джордж Джеффри выставил тебя за порог. Ники бы никогда такого не сделал. Чем тебя угостить? — Джино пребывал в благодушном настроении. — У меня есть хороший ирландский виски, бывший ученик прислал. Он теперь весьма успешный сварщик.

— Прекрасно.

— В любое другое время года, даже на Рождество, мне хорошо одному, — говорил Джино, наполняя стаканы, — но вот весной одиночество начинает меня тяготить, и тогда я только и могу, что тихо надираться.

С улицы донесся голос Ники.

— Живите! — кричал он, обращаясь ко всему миру.

Мы с Джино наблюдали за вереницей ног, протопавших мимо окошка под потолком — это расходилась по домам свита короля пончиков.

— Он с честью несет свой крест, ты не находишь? — сказал мне Джино.

— Вам, должно быть, больно на это смотреть, маэстро?

— Больно? Почему бы?

— Ну как же, на ваших глазах подающий надежды тенор погружается все глубже и глубже в пучину бизнеса, все дальше и дальше уходит от музыки.

— А, ты об этом… Он счастлив. Хоть и говорит, что нет. А это ведь самое главное.

— Вы говорите как предатель искусства, если я в этом что-то понимаю.

Джино встал, чтобы подлить себе еще, наклонился ко мне и прошептал:

— Единственная роль, доступная Ники в храме музыки, — это роль билетера.

— Маэстро! — Я ушам не верил. — Вы же говорили, что он точная копия…

— Это он говорил. Его мать говорила. Я такого не говорил никогда. Я просто не спорил с ним, вот и все. Ложь наполняла всю его жизнь. Если бы я честно сказал ему, что он никуда не годится, он бы еще, чего доброго, руки на себя наложил. А мы уже неуклонно приближались к моменту, когда мне пришлось бы ему сказать.

— Выходит, ему крупно повезло, что он взялся торговать пончиками, — задумчиво проговорил я. — Он по-прежнему верит, что способен продолжить славу отца, но ему не приходится этого доказывать — бизнес не дает.