Полное собрание рассказов

— Да. Да, сэр, — сказал я, вздыхая и расправляя плечи. — Если бы вы сделали свое открытие до изобретения беспроводного телеграфа, вероятно, вы бы чего-то достигли. Но, боже правый, кто в наши дни, в нашу эпоху, станет писать эти крохотные записочки на папиросной бумаге и посылать их с пчелами?

Он прислонился к столу, закрыл глаза и кивнул в ответ на какие-то свои мысли.

— Я этого ожидал — дружного хора голосов: «Нет-нет-нет… это невозможно». С этим сталкивается любой новатор.

— Да, сэр… Думаю, так и есть, — сказал я. — Но иногда хор оказывается прав. Боже милостивый, то, что вы мне продемонстрировали, может соперничать разве что с голубиной почтой.

Глаза его вспыхнули.

— Ага! — вскричал он. — Но скажите мне, насколько широко нужно держать открытым окно для почтовых голубей? — Он помахал пальцем у меня перед носом. — И еще скажите: можно ли пользоваться голубиной почтой внутри помещения так же, как снаружи?

Я почесал голову.

— Все ваши доводы против почтовых голубей верны, но кто теперь пользуется голубиной почтой?

Квик безразлично посмотрел на меня. Губы его беззвучно шевелились. С улицы послышался хлопок автомобильного карбюратора, и страх, словно облако, набежал на лицо Квика.

— Я не гений, — тихо произнес он. — Я никогда не претендовал на гениальность, ведь правда?

— Да, сэр, — подтвердил я.

— С невеликим набором своих талантов я намеревался прожить жизнь тихо и скромно, — смиренно продолжил Квик. — Но однажды, сидя в библиотеке, где мы с вами познакомились, я читал «Жизнь пчел» Метерлинка, и вдруг словно раздался раскат грома — я испытал озарение.

— Гм-м-м, — протянул я.

— В этом священном трансе я купил своих пчел, провел эксперименты — и вот результат.

— Ага, — жалко поддакнул я.

Он храбро вздернул подбородок и сказал:

— Прекрасно. Раз я прошел уже часть пути, я пройду его до конца. Я представлю свое открытие на суд самого строгого жюри — народа Америки, и пусть он решает: нашел ли я семена чего-то полезного для человечества или нет. — Квик положил руку мне на плечо. — Мы немедленно созовем пресс-конференцию. Вы мне поможете?

У меня в горле застрял комок, но я все же ответил:

— Да, сэр, помогу.

— Молодец! — похвалил меня Квик. — Пока я буду стричь соломинки, вы нарежете папиросную бумагу.

Для пресс-конференции Квик выбрал строгий синий костюм и образ историка. Глаза у него были красными, голова болела. В течение трех часов он писал крохотные пчелограммы. Их содержание представляло собой секрет, вéдомый только ему и Богу.

Конференция должна была состояться в актовом зале «Миллениума». Квик разорился на коктейли и буфет для представителей прессы, не пожалев части оставшихся у него скудных средств. Представителей прибыло пятеро — три репортера и два фотографа. Квик готовился принять сотню.

Пятеро журналистов уселись в первом ряду, отдавая дань закускам и выпивке. Квик стоял на сцене, я — рядом с ним, опекая всю его флотилию трутней, запертых в деревянном ящике. У каждого из них к животу было привязано сообщение. Преданный старый официант дежурил у окна, готовый открыть его по первому знаку Квика.

Сначала Квик объяснил суть своего эксперимента, свою теорию и рассказал о своем озарении. Приближалось время, когда я должен был открыть ящик и выпустить на свободу историческое облако, которому предстояло вылететь в окно, спуститься на три этажа, влететь в окно полуподвала и проследовать в первый мужской улей, покоившийся в письменном столе.

Пчелы, казалось, тоже чувствовали царившее вокруг них волнение. Они тыкались головами в крышку ящика и непрерывно ровно, возбужденно и нетерпеливо гудели.

— История человеческого прогресса, — внушительно сказал Квик, — всегда была историей поощрения всего хорошего, что существует в Природе, и воспрепятствования тому, что в ней плохо. Миллионы лет Природа выбрасывала, словно мусор, мудрейших, деликатнейших и красивейших существ — трутней, единственная вина которых состоит в том, что они не производят меда.

Квик поднял вверх указательный палец.

— Но теперь, — сказал он, — человек наконец объявляет войну этому жестокому расточительству и заявляет: есть нечто большее в жизни, нежели безумная, тупоголовая погоня за медом, медом, медом; все ради меда и смерть любому, кто не умеет делать мед!

Голос Квика сделался хриплым от волнения, словно он возносил молитву перед толпой.

— Сегодня мы приглашаем трутней присоединиться к тем, кто пользуется плодами свободы и равенства. Долой тиранию, в чем бы она ни проявлялась! Долой тиранию меда! Долой тиранию эгоцентричной и тщеславной пчелиной королевы! Долой тиранию ограниченных, меркантильных самок — рабочих пчел!

Квик повернулся и, обращаясь к ящику, закончил:

— Жизнь и свобода отныне — ваши!

Я открыл крышку и перевернул ящик.

Трутни попáдали на пол бурлящим клубком. А потом, один за другим, взлетели и образовали сердитое кольцо у нас над головами.

— В погоню за счастьем! — закричал Квик.

Старый официант распахнул окно.