Полное собрание рассказов

Несколько минут трутни бестолково кружили по комнате, пока не наткнулись на открытое окно. Тут рой выстроился в линию и вылетел наружу, оказавшись над простиравшимся внизу парком.

— Вниз! Вниз, ребята! — завопил Квик.

Трутни, казалось, что-то высматривали некоторое время, а потом нашли — но не внизу, а вверху. Безумной спиралью рой стал возноситься выше и выше над парком, пока не пропал из виду.

— Королева! — всхлипнул Квик. — Королева!

Участники пресс-конференции, не выпуская из рук стаканов, двинулись в полуподвал ждать возвращения трутней в пчелиный клуб «Миллениум». Улей в ящике стола был пуст. В открытое окно полуподвала не влетало ничего, кроме маленьких клочков сажи.

Квик был странно спокоен. Появление пчелиной королевы, казалось, выбило все пробки в его нервной системе.

Спустя час ожидания он сказал мне отстраненным голосом:

— Поднимитесь на крышу и наблюдайте за нашими верными посланниками оттуда.

Я пошел на крышу и обнаружил там всю флотилию трутней. Вернувшись после спаривания, волоча футлярчики с посланиями, они победно заползали в свои родовые ульи — ульи, из которых Квик освободил их.

Самки — рабочие пчелы, завывая, вылетали навстречу своим братьям. Через каких-нибудь несколько минут Квиковы трутни лежали мертвыми или умирающими, испуская последнее жужжание в этой скорбной мистификации.

С тяжелым камнем на сердце я вернулся в полуподвал и поведал печальную новость Квику.

Он принял ее спокойно. На протяжении всего долгого ожидания он поддерживал огонь своих надежд. А теперь, как и подобает джентльмену, дал ему тихо умереть.

— Надежда была на то, — сказал он, — что среди множества найдется один, чей интеллект победит инстинкты. — Он храбро улыбнулся. — Вот с ним-то мы и могли бы вывести новую, благородную породу пчел.

Квик воздел руки.

— Фиаско, джентльмены, приношу свои извинения. — Слезы стояли у него в глазах. — Можете написать, что я глупец, — сказал он, — но глупец, одержимый мечтой — одной из самых добрых и грандиозных в наше время.

Поклонившись, он вышел и в одиночестве стал подниматься по лестнице.

Журналисты и старый официант вскоре ушли следом за ним, я остался один.

В открытом окне раздались шаги, и я увидел ноги Квика, проходившего мимо. Значит, он выбрал момент, чтобы покинуть клуб «Миллениум», — быть может, навсегда.

Закрыв окно, я выпил за здоровье Шелдона Квика и за упокой его трутней.

Вдруг послышался легкий стук в окно.

Я открыл его и впустил одинокого трутня. Он был страшно изувечен: с разорванными крыльями, без ног.

Подлетев к ящику письменного стола, он подполз к отверстию пчелиного «Миллениума» и упал в него. Изнутри донеслось слабое жужжание — голос души, выполнившей свое предназначение.

Потом он умер.

Я снял с него трубочку с посланием и прочел слова, которые Квик написал множество раз, для всех своих пчел:

«Вот что творит Бог?»[43]

Привет, Рыжий

© Перевод. А. Криволапов, 2020

За большим черным разводным мостом садилось солнце. Мост с его гигантскими береговыми устоями и быками весил больше, чем весь поселок в устье реки. На вертящемся табурете в закусочной возле моста сидел Рыжий Майо, смотритель — он только сменился с дежурства.

Резкий скрип несмазанной опоры табурета нарушил тишину закусочной, когда Рыжий отвернулся от кофе и гамбургера на столе и бросил выжидающий взгляд на мост. Рыжий был грузным здоровяком двадцати восьми лет, с плоским, невыразительным лицом помощника мясника.

Щуплый буфетчик и еще трое мужчин смотрели на Рыжего с дружелюбным ожиданием, словно готовые в любую минуту расплыться в широких улыбках при первых признаках дружелюбия с его стороны.

Признаков дружелюбия не последовало. На мгновение встретившись с посетителями взглядом, Рыжий фыркнул и вернулся к еде. Взял столовые приборы, и бицепсы его заиграли под татуировками, под переплетенными символами жажды крови и любви — кинжалами и сердцами.

Буфетчик, подбадриваемый кивками троих сотоварищей, заговорил с изысканной вежливостью.

— Прошу прощения, сэр, — сказал он, — вы ведь Рыжий Майо?

— Он самый, — произнес Рыжий, не поднимая головы.

За всеобщим облегченным вздохом последовало счастливое бормотание: «Я не сомневался… Я думал, это… Так вот кто это…»

— Ты помнишь меня, Рыжий? — заговорил буфетчик. — Я Слим Корби.

— Да… помню, — бесцветным голосом произнес Рыжий.

— А меня? — с надеждой спросил мужчина постарше. — Джорджа Мотта?

— Привет, — проговорил Рыжий.

— Прими соболезнования по поводу твоих родителей, — сказал Мотт. — Они покинули нас уже очень давно, но я с тех пор тебя не видел. Хорошие были люди. Очень хорошие. — Заметив безразличие в глазах Рыжего, он помедлил. — Ты помнишь меня, Рыжий? Я Джордж Мотт.

— Помню, — сказал Рыжий. Он кивнул на двух оставшихся. — А это Гарри Чайлдс и Стэн Уэст.

«Он помнит… Конечно, помнит… Как Рыжий мог забыть…» — забормотал нервный хор, за которым последовали дальнейшие жесты радушия.

— Ну и ну, — воскликнул Слим, буфетчик, — а я и не думал, что когда-нибудь снова тебя увижу! Думал, ты уехал навсегда.